ваше преосвященство. А если у вас найдётся ещё и немного пива, будет просто замечательно.
– О, конечно, конечно! – воспрянул духом епископ. – Я и не знал, что ваше величество предпочитает пиво. Бовезийская пивоварня одна из самых…
– По правде, я его терпеть не могу, – признался Луи, и доверительная непосредственность его тона сгладила то, что он прервал епископа на полуслове. – Я его пью только для того, чтобы аппетит перебить. Ужасно хочется есть, знаете ли, особенно после долгого дня в седле.
Обескураженный такой искренностью – которая, как он наверное знал, не таила под собой ни коварства, ни насмешки, – епископ Бове заморгал и, окончательно сдавшись, хлопнул в ладоши, подзывая слугу.
– Немедля подать окуней и пива для его величества, – процедил он, бросая сердитый взгляд на Бланку, безмятежно сидящую рядом с сыном и втайне наслаждавшуюся зрелищем. В ответ на его взгляд она любезно улыбнулась.
– Я буду есть то же, что и его величество. Только вместо пива выпью, пожалуй, немного разбавленного вина.
«И ты поступишь умно, если сочтёшь это за великую милость с моей стороны», – мысленно добавила она, и Бове, прочтя эти слова в её прямом взгляде, скрипнул зубами.
Да уж, не так он представлял себе ежегодный королевский постой в Бовези.
Почти три года минуло с тех пор, как интриги епископа Бове вынудили Бланку раздеться перед советом пэров. Много воды утекло с тех пор. Регентство королевы-матери более не оспаривалось, ни вслух, ни даже шепотом, – последние разговоры стихли после того, как Людовик во главе войска выступил на Бретань и, обложив полуслепого Пьера Моклерка в его собственном замке, вынудил подписать мирное соглашение. Кроме того, они предприняли очередной поход против альбигойцев, весьма успешный, и наладили отношения с Тулузой так, как не удавалось самому Филиппу Августу. Это стоило Бланке нескольких выматывающих дипломатических собраний, множества уловок и немыслимого количества взяток, как землями, так и деньгами, но в конце концов она добилась своего. Нынешний поход, на сей раз в Шампань, из которого они с Луи возвращались сейчас, был уже третьим за минувший год. Во многом можно было бы обвинить королеву-мать и послушного ей во всём короля Людовика, но только не в бездеятельности и не в бесхарактерном попустительстве врагам французской короны.
Всё это помогло Бланке окончательно вернуть авторитет и уважение совета пэров, и не только их – большинство баронов и прелатов теперь были на её стороне, опасность изгнания окончательно миновала. А это значило, что вскоре придёт время для мести. Пока что Бланка не думала об этом всерьёз, слишком занятая упрочением своего положения; однако мысли эти посещали её временами, и не раз она отходила ко сну со сладкой мечтою о том, что для епископа Бове настанет свой час, как настал он для Моклерка. И епископ знал об этом не хуже её самой. Он был подлец, интриган и кривляка, но не дурак.
Потому нынче ни один из них и виду не подавал, что помнит о былой вражде. Получив известие
