или иных любовных отношений. Смерть близкого человека. Отказ в ответ на предложение руки и сердца. Судебный запрет. Внезапная утрата денег. Уничтожение родного дома огнем, наводнением, землетрясением, ураганом. Подойдет все, что способно превратить мир человека в хаос. Это и будет источником стресса.
– У нас у всех такое случается, – заметил Линли.
– Но не все мы психопаты. Источник стресса опасен не сам по себе, а в сочетании с психопатической личностью.
Робсон разложил веером фотографии, сделанные на местах преступлений, и продолжил анализ. Во всех случаях, говорил он, наличествуют признаки садизма – обожженные руки, например, – но убийца испытывал некое подобие жалости к своим жертвам. Об этом в каждом эпизоде свидетельствует тело жертвы: оно положено так, как традиционно укладывают в гроб умерших. Кроме того, последняя жертва была прикрыта чем-то вроде набедренной повязки. Это, сказал Робсон, называется психической компенсацией или психическим стиранием.
– То есть убийце эти преступления представляются печальным долгом, который он должен исполнить. Это его убеждение.
Линли показалось, что психолог заходит слишком далеко. То, что было сказано вначале, еще как-то можно проглотить. Но это? Компенсация? Наказание? Печальный долг? Зачем делать это четыре раза, если потом он сожалеет о содеянном?
– Для него, – сказал Робсон словно в ответ на вопросы, которые Линли так и не задал вслух, – конфликт состоит в потребности убивать; потребность же эта вызвана источником стресса. Эту надобность он может удовлетворить только актом убийства, хотя отлично осознает, что поступает плохо. Противостоять ей он не может.
– Правильно ли я понял вас, что он снова сделает это? – спросил Линли.
– Тут даже вопросов быть не может. Более того, потребность убивать будет только нарастать. Она уже нарастает – это мы можем понять по четырем известным нам убийствам. Вы сами можете видеть, что он поднимает ставки. Об этом говорит не только то, что он выбрасывает тела в местах, где его с большой долей вероятности могут заметить, но и те штуки, которые он проделывает с телами.
– Увеличивает количество оставленных меток?
– Да, он делает свою подпись более очевидной. Судя по всему, он считает, что полицейские слишком глупы, чтобы поймать его, поэтому ему хочется поддразнить вас немного. Он трижды обжигал ладони жертв, а вы не сумели увидеть связи между убийствами. Так что ему пришлось пойти дальше.
– Но почему он пошел настолько далеко? Разве недостаточно было просто разрезать живот последней жертвы? Зачем добавлять метку на лбу? Зачем эта набедренная повязка? Зачем он вырезал пупок?
– Если отбросить набедренную повязку как психическую компенсацию, то мы имеем разрез, отсутствующий пупок и метку на лбу. Разрез на теле можно трактовать как часть ритуала, который мы еще не сумели разгадать, а изъятый пупок – как жутковатый сувенир, с помощью которого убийца рассчитывает заново пережить событие. Остается только
