Потом она с трудом опустилась на стул. Все это время сигарета висела у нее между губ, но теперь она затушила ее в пепельнице, которую выудила из-под завалов грязного белья.
– Вы хотите сказать, что сообщили в полицию об исчезновении Джареда? – спросил Нката.
– Я сказала об этом копам, как только он в первый раз не пришел на мои занятия для беременных. Я сразу поняла, что с ним что-то не так, ведь раньше он всегда приходил. Он заботится о своем ребенке.
– Так он отец ребенка? – не сдержал удивления Нката. – Джаред Сальваторе – отец вашего ребенка?
– И гордится этим. Гордится с самого начала. Всего-то тринадцать лет, не многие парни начинают так быстро, и ему нравилось это, моему Джареду. В тот день, когда я ему сказала, у него так встал, вы и не поверите.
Нката хотел было спросить у Навины, о чем она думала, когда путалась с мальчишкой, которому надо ходить в школу и думать о своем будущем, а не болтаться без дела и детей плодить, но он не спросил. Навина, если уж на то пошло, сама еще не вышла из школьного возраста, во всяком случае, ей следовало бы заняться чем-то более полезным, а не отдаваться похотливому подростку тремя годами младше ее. Должно быть, они занимались этим еще тогда, когда Джареду было двенадцать. У Нкаты закружилась голова при одной мысли об этом. Страшно представить, ведь в двенадцать лет он и сам бы, при наличии согласной девицы, мог радостно выбросить свою жизнь на помойку, дорвавшись до плотских утех и потеряв способность думать о чем-либо еще.
– Мы получили информацию от Фелипе Сальваторе, в настоящее время отбывающего срок в Пентонвилле, – сказал он Навине. – Джаред не пришел на свидание с ним, хотя и обещал, и Фелипе заявил о его исчезновении. Было это недель пять или шесть назад.
– Да я же через два дня сказала этим олухам! – воскликнула Навина. – Через два дня после того, как он не пришел на занятия, а он всегда раньше приходил. Я говорила легавым, но они меня не слушали. Они ни одному моему слову не поверили.
– Когда это было?
– Уже больше месяца назад, – сказала она. – Иду я в участок и говорю парню в приемной, что хочу заявить: пропал человек. Он спрашивает: «Кто?» – и я говорю: «Джаред». Я говорю ему, что он не пришел на занятия для беременных и что даже не звякнул мне, что совсем на него не похоже. А они тут же решают, что он сбежал от меня, понимаете, из-за ребенка. Они говорят, что надо подождать еще день или два, и, когда я снова прихожу, велят еще подождать. И я все хожу к ним и говорю, а они запишут мое имя да Джареда, и все. И никто больше ничего не делает!
Она начала плакать.
Нката поднялся со стула и подошел к ней. Он положил руку ей на затылок. Подушечками пальцев он чувствовал, какая она худенькая и какая теплая плоть в том месте, где он касался ее. И тогда он догадался, сколь привлекательна она была до того, как безобразно распухла от бремени, вынашивая дитя тринадцатилетнего подростка.
– Мне очень жаль, – проговорил Нката. – В местном участке должны были вам
