его всерьез, не говоря уже о том, что сразу после гибели матери он стал носить на шее ее цепочку с золотым крестом с распятым на нем телом. В глазах Агаты это выглядело не иначе, как гнусная католическая мерзость. Именно на это пристально смотрели предприниматели, когда их убеждали вложить деньги в устройство ресторана, в реконструкцию или возрождение какого-либо объекта в Балфорде-ле-Нец.
Было бессмысленно говорить Тео о том, как следует одеваться, как преподносить себя или как говорить, представляя планы переустройства города, разработанные семейством Шоу.
– Пойми, ба, люди либо верят в проект, либо не верят, – таков был его обычный ответ на ее советы.
То, что ей надо было давать ему советы, также выводило ее из себя. Это был ее проект. Это была ее мечта. Она уже согласовала с муниципальным советом Балфорда четыре последовательных этапа будущего воплощения своей мечты, а сейчас, когда все висело на волоске – из-за того, что в ее мозгу лопнул какой-то паршивый сосуд, – она должна была отойти в тень, чтобы восстановить силы, и поручить своему мягкотелому, бестолковому внуку вести переговоры вместо себя. Одной этой мысли было достаточно, чтобы вызвать новый приступ, поэтому она старалась не думать об этом.
Агата слышала, как хлопнула входная дверь. Подошвы сандалий Тео зашлепали по паркету, а потом, когда он дошел до первого персидского ковра, его шаги зазвучали приглушенно. Входя в дом, он перебросился с кем-то несколькими словами – без сомнения, с Мэри Эллис, дневной прислугой, нерасторопность и неумелость которой заставляли Агату сожалеть о том, что прошли те времена, когда за допущенные упущения прислугу наказывали физически. Спросив: «В библиотеке?», Тео пошел дальше.
Агата следила за тем, чтобы к приходу внука все было в полном порядке. На столе стояло все необходимое для чаепития. Правда, края сандвичей загнулись кверху, а поверхность разлитого по чашкам чая подернулась тусклой пленкой; все это служило иллюстрацией того факта, что Тео снова опоздал. Обеими руками Агата оперлась на рукоятку трости, но при этом следила за тем, чтобы дерево, из которого была выточена трость, выдержало ее вес. Старалась показать, что полностью управляет своим телом, она делала над собой такие усилия, от которых ее руки дрожали, и Агата была рада тому, что, несмотря на жару, надела кардиган, тонкая шерстяная ткань которого скрывала дрожь от посторонних глаз.
Тео остановился в дверях. Лицо его блестело от выступивших капелек пота, надетая навыпуск льняная рубашка свешивалась ниже бедер, подчеркивая линии его сухощавого, жилистого тела. Он молчал. Так же молча он подошел к столику, на котором стоял чайный поднос и тарелка с трехъярусными сандвичами, взял с тарелки сандвичи с яйцом и салатом и быстро один за другим съел их, не обращая внимания на то, что они слегка зачерствели. Не заметил Тео и того, что чай, в который он бросил кусок сахара, остыл как минимум двадцать минут назад.
– Если лето
