сообщала всевозможные новости и сплетни, происшедшие в отсутствие Сары в “О”.
– Представь, – рассказывала она, – Поль Розенберг, тот, который за тобой ухаживал, – женился на страшном уроде; говорили, будто миллион приданого, а на самом-то деле оказалось – одни тряпки. Старики просто на стену лезут, что их так поддели, а молодые, говорят, как кошка с собакой живут. Поля мне немножко жалко, хотя он, в сущности, фат и дрянь, но старикам – поделом, пусть не задирают носа.
Сара молчала, а Анна Абрамовна, сев на свой конек, неслась дальше.
– А помнишь, Сарочка, Нейманов?
– Помню, тетя.
– Вообрази, они окончательно разорились. Из такого-то дворца – в две комнаты перейти! Что ж, сами виноваты, жили бы себе тихо; нет, как можно, надо из себя герцогов корчить. Помнишь дочь их Женю – кто ни сватался, всем отказ, хотела, верно, за графа выйти, да забыла, что у евреев есть всего каких-то два-три барона, да и те заняты. Знаешь, за кого она вышла? За подрядчика Абрамсона – противный такой, толстый, старый, имени своего подписать не может… Что значат деньги! Я была на свадьбе. Этот плешивый дурак, Абрамсон, стоит под “хупой” и облизывается, а Женя – вся в брильянтах, а лицо как у мертвеца. Под конец не выдержала. Стал раввин речь говорить и ну расхваливать жениха – и красив-то он, и умен, и образован. Как она захохочет и хлоп в обморок…
– Бедная Женя, – сказала Сара.
– Ужасно бедная! Поехала через месяц на воды и живет себе припеваючи.
Сара откинулась в угол кареты и закрыла глаза.
– Что с тобой, тебе дурно?
– Нет, я только очень устала.
– Крепись Сара, сегодня уедем.
Все, наконец, закуплено и уложено. Извозчики стали выносить вещи. Сара медленно обвела глазами комнату; ее бледные губы задрожали. У дверей суетились хозяйки. Настя, с красным лицом и опухшими от слез глазами, со злостью впихивала в саквояж какой-то никому ненужный чайник.
– Присядемте, – сказала Анна Абрамовна.
Все сели.
– Ну, с Богом, – проговорила она и поднялась. Сара поцеловала Авдотью Петровну и крепко обняла Настю.
– Настя, я вас никогда не забуду.
– Ох, батюшки, что ж это такое! – в голос вопила Настя.
Сара уже сидела в карете, когда Настя опять бросилась к ней.
– Голубушка, напишите хоть когда словечко, – просила она плача.
Сара всю дорогу промолчала, довольная тем, что Анна Абрамовна, разговорившись с пассажирами, оставила ее в покое. На второй день к вечеру приехали к месту. Лидочка, высокая, розовая девочка с пышными золотистыми волосами и в необычайно коротком платье, с визгом бросилась на шею сестре.
– Сара, Сара, тетя милая, как я рада, что вы приехали.
В уставленной темной дубовой мебелью большой столовой трещал огонь. На столе, покрытом белоснежной скатертью, пыхтел на медной доске огромный
