на эту маленькую перебранку, обе барышни как ни в чем не бывало вошли в гостиную, в которой Серафима Алексеевна, сидя как на иголках, занимала гостя в ожидании дочерей. Увидав их, она с облегчением вздохнула.
– Полковник Раздеришин, дочери мои Ора и Ольга, – отрекомендовала она.
– Имел удовольствием быть сослуживцем и закадычным приятелем покойного вашего брата, – отрекомендовал себя полковник, звякнув шпорами.
Ора Николаевна грациозно склонила головку и пролепетала:
– Очень приятно.
– Очень приятно, – повторила за ней как эхо, Оленька.
– Вы уже давно в наших краях? – начала разговор Ора Николаевна, с какой-то особенной грацией опирая голову на изогнутую руку.
– Нет-с, недавно. Только вчера приехал. У меня тут недалеко именьице после жены осталось, так вот хочу его привести в порядок.
– Неужели вы намерены поселиться в деревне? – изумилась Ора Николаевна.
– Да, на одну зиму, для сына; он был у меня очень болен, и я хочу его выдержать годик в деревне.
– Но кто же его будет здесь учить?
– Я надеюсь сам с ним управиться. Он ведь у меня еще не очень ученая особа.
Серафима Алексеевна громко вздохнула.
– И я, – сказала она, – хотела бы в деревню перебраться…
– Что ж вы! – подхватил полковник, – и прекрасно, вместе поехали бы. Ведь ваши Дубки недалеко от моей Осиновки.
– Я-то бы душой рада отсюда, да вот Орочка не хочет. Орочка бросила на мать молниеносный взор, который, будь он одарен силой электричества, наверно бы уложил на месте старуху.
– Maman! Как вам, право, не совестно сочинять на меня, – воскликнула она тоненьким голоском, полного очаровательного негодования, – когда же я говорила, что не хочу? Я только сказала, что там трудно достать доктора, а вы так часто хвораете, да вот Ольге придется музыку запустить. А что до меня, вы знаете, что мне все равно, где ни жить. – добавила она несколько горьким тоном.
Серафима Алексеевна широко выпучила глаза; ей, по-видимому, пришло в голову, что, может, она в самом деле не так поняла Орочку. Оленька вся вспыхнула и с ее сложенных сердечком красных губок, казалось вот-вот слетит: – Ах, лгунья!
Полковник крутил усы и улыбался.
– Чего ж лучше! Значит, все согласны; Серафима Алексеевна обещает не хворать (Серафима Алексеевна от радости чуть было не сказала, что она сроду больна не была, да удержалась и только утвердительно закивала головой). Ну а с Ольгой Николаевной действительно затруднительно.
– Я, что ж… я ничего… я и сама могу играть, – краснея и запинаясь, выговорила Оленька.
Серафима Алексеевна совершенно растаяла.
– Зачем же, Оленька, я не хочу тебя лишать музыки; с переездом в деревню расходы сократятся, я выпишу для тебя из Москвы гувернантку. Она и Костю будет учить.
Ора Николаевна кротко улыбалась.
– Вот и чудесно, – сказал полковник, – я свою Осиновку живо устрою, и вы не мешкайте. Эх, какими славными соседями
