Я почти физически чувствую его взгляд. А потом он бросается наперерез!
Отец вскидывает «грач», только выстрелить не успевает – теперь незачем.
Уши закладывает от визга, и дым горелой плоти бьёт в ноздри. В паре шагов от меня корчится почерневшее тело монстра. Столб белого огня прожёг его насквозь!
Мы проходим мимо.
Стая чуть отстаёт, но упорно движется следом.
Призрачно-голубое сияние вырастает на полнеба. И вокруг становится удивительно безмятежно.
Асфальт больше не взрывается у нас под ногами.
Мы одолели полосу огня? Значит, теперь ничто не остановит псевдоволков?!
Холодея, я оглядываюсь. И различаю вдали повернувших назад мутантов.
Струсили, твари!
Я перевожу дух. Выдавливаю:
– Всё-таки отвязались! – Добавляю с надеждой: – Может, и высшие – отвяжутся?
– Эти – вряд ли, – хмурится Петрович.
– По крайней мере, мы прошли Мясорубку…
Отец вздыхает. И я смотрю на него с удивлением:
– Ещё не прошли?
Петрович криво усмехается. Вглядывается вперёд – туда, где голубые молнии змеятся над крышей заводского корпуса. И глухо отвечает:
– Ещё не совсем…
Разрушенное здание. Длинные стебли изменённой травы пробиваются между обломков. Вьются вдоль уцелевшей стены. Трава не зелёная, а серая – будто высушенная палящим солнцем.
Но солнца здесь нет. Уже четыре года…
Вместо него – мертвенный свет, озаряющий укрытое пеленой небо. Источник света – где-то рядом, за ближайшими развалинами.
Мы его обойдём.
Петрович ведёт по узкой полосе сохранившегося асфальта.
Слева – до самых развалин – всё перепахано, как после бомбёжки.
Справа – высокий, заросший фиолетовой плесенью забор. А дальше – трёхэтажный дом, уцелевший в стекловидной массе, будто муха в янтаре. Там размещалась дирекция завода, а сейчас что-то неприятно пульсирует внутри, за матовыми глазницами окон. Едва мы поравнялись с домом, я опять ощутил странный холодок – почти как тогда, с проклятой живой паутиной…
Двигаемся молча.
Наш вожак совсем не спешит. Идёт, будто вдоль обычной улицы.
Но по его напряжённой спине я чувствую, как тяжело даётся ему каждый шаг.
Обогнули дирекцию и остановились.
Почему?
Петрович замер напротив огромного матового наплыва – того, что тянется от здания дирекции до соседнего дома.
Отец вопросительно кашляет. И Петрович глухо объясняет:
– Тут был проход… Раньше, когда ходил Белик.
Соседний дом – тоже запечатан в мутном стекле. Кажется, это бывший цех. Метров на пятьдесят тянется влево. А дальше начинаются подсвеченные голубоватыми сполохами развалины…
Что теперь? Возвращаться, чтоб отыскать другой проход?
Назад, через пояс
