style="font-size:15px;"> – Нет, я согласен, – твердо сказал Мюнхгаузен.
К нему приблизился пастор:
– Не хотите исповедаться?
– Нет! Я это делал всю жизнь, но мне никто не верил.
Рамкопф взглянул в свои записи и не нашел этой реплики.
– Прошу вас, облегчите свою душу, – громко и торжественно предложил пастор.
– Это случилось само собой, пастор! – Мюнхгаузен медленно оглядел собравшихся. – У меня был друг – он меня предал, у меня была любимая – она отреклась. Я улетаю налегке…
– А вот это уже зря, – недовольно поморщился герцог. – Это, по-моему, лишнее. Ни к чему… Грубо.
– Да, да, – поспешно кивнул бургомистр, – я просил этого не говорить. Но с ним договориться невозможно…
– Зачем ты согласилась играть эту комедию, Марта? – грустно спросил Мюнхгаузен.
Дирижер, искусно варьируя нюансами оркестрового звучания, попытался слиться с произносимым текстом.
– Я это сделала ради нашей любви, – тихо произнесла Марта, приблизившись к Мюнхгаузену.
– Я перестал в нее верить, – печально улыбнулся он и посмотрел вокруг. – Помнишь, когда мы были у Архимеда, он сказал: «Любовь – это теорема, которую надо каждый день доказывать»!
– А почему не слышно? Я не понимаю, о чем они там говорят? – Герцог с недовольным видом обернулся к бургомистру.
Бургомистр заглянул в листочек:
– Подсудимый благодарит городские власти и одновременно как бы шутит со своей возлюбленной.
– Хорошо, – кивнул герцог. – Особенно жабо и передняя вытачка. Ему очень к лицу.
Мюнхгаузен подошел к пушке и обернулся:
– Скажи мне что-нибудь на прощание!
Марта медленно попятилась от него:
– Что?
– Подумай. Всегда найдется что-то важное для такой минуты…
– Я буду ждать тебя. – Она говорила с трудом и продолжала отступать. Губы ее пересохли. Дыхание участилось.
Рамкопф с беспокойством вглядывался в ее лицо.
– Нет-нет, не то… – Мюнхгаузен в отчаянии ударил кулаком по стволу пушки.
– Я очень люблю тебя! – Марта отошла в противоположный конец огражденного пространства.
Дирижер с удивлением обернулся. Оркестр прекратил играть.
– Карл… я…
Рамкопф делал ей отчаянные знаки.
– Не то! – гневно крикнул Мюнхгаузен.
– Я… – Марта попыталась что-то сказать и вдруг закричала что есть силы: – Карл! Они положили сырой порох!
Наступила мертвая тишина.
И вдруг трое музыкантов, отделившись от свободного оркестра, заиграли наивную тему их старого шутливо-томного танца.
Мюнхгаузен ощутил себя счастливым человеком:
– Спасибо, Марта!
– Мерзавка! Убийца! – закричала баронесса, вскочив
