пустых обидных сплетен о себе, не придавала им значения. Пусть себе говорят, думала я, и напрасно, тогда я не принимала во внимание, что водичка капельками камень точит…
Подходили к завершению счастливые Советские времена, а я и не замечала полёта времени над собой. Я любила, была любима, так мне казалось. Тогда я не думала о старости, чувствовала, что никогда не постарею и всегда буду молодой…
Однажды заведующий поликлиникой привёл в наш кабинет нового врача. Это была молодая женщина, приблизительно, моего возраста, со странно прозрачными голубыми глазами. Звали её Людмилой Николаевной. Люда… Нет, глаза, как глаза, голубые, ничем не примечательные. Они почему-то ничего не выражали, кроме пустоты и злости, не известно, на что. Эта странная злость, незаметно вытекавшая из глаз этой женщины, казалось, жила внутри неё, выдавали состояние её души только бесцветные, казавшиеся голубыми, глаза. Когда Люда что-то говорила, глаза оставались безликими, обжигающими лютым холодом, и всегда смотрели в сторону. Будто, в такие минуты откровенных дружеских бесед, она, всеми фибрами своей души, ненавидела собеседника за то, что он есть и посмел обратиться к ней со всякой ерундой. Она смеялась, а в глазах рассыпалась холодными песками пустыня. Она радовалась, а в глазах снова и снова сверкали кусочки льда, Если она чего-то хотела добиться, то готова была заморозить холодом своей души всех, кто мог помешать добиться поставленной цели… Мне странно было видеть всегда отсутствующий взгляд новой подруги, он пугал и настораживал меня. Ощущение опасности никогда не покидало меня в её присутствии, и я не могла себе объяснить причин возникновения странного чувства зыбкости моего положения. Почему, и чего я должна опасаться в общении с Людой? Постепенно я привыкла к её интересным взглядам, и перестала обращать внимание на её особенности. И напрасно!..
Люда стала работать в мою смену. Мы подружились, но я продолжала испытывать странную настороженность при общении с новой подругой, ловя на себе её завистливые взгляды, и старалась не давать зацепок, чтобы не попасть на крючок её хищности. Я чувствовала что-то странное в её нутре, но объяснения этому дать не могла. Я никогда не сталкивалась с подобным. Скажем так, со мной до встречи с ней, никогда и никто не хитрил, а она…
Женщин, обычно, сближает интимность разговоров. Она стала рассказывать мне о своих победах на любовном фронте, и старалась вызвать меня на откровенность. Мне же особенно похвастаться было не чем, и я выдумывала всякие, будоражащие воображение, истории, которые, якобы, происходили со мной, выставляя напоказ свою опытность и умение общаться с мужчинами. Я откровенно врала. Она не всегда верила в мои россказни, и, решив, что я не искренняя с ней, немного отстранилась, но по работе всегда спрашивала советов, как поступить в том, или в ином случае. В консультациях я не отказывала никогда, и многому её научила. Люди же не виноваты, что доктор приехала из глухого польского захолустья, где служил её муж. Он был офицером, и увёз семью в Польшу на время службы. Там и дочь их родилась. Когда муж Люды
