тогда, детей, устраивала её ночлег, прятала от разъярённого мужа, который безжалостно и безвозвратно откатывался в прошлое, не смотря на его героические усилия сохранить семью. Он любил жену и детей, и самоотверженно сражался за дорогих ему людей. Я не понимала и не приветствовала его усилий. Наверное, я не имела никакого права на свои умозаключения, но так сложилось. Объяснений мне нет…
Алина казалась мне тогда такой хрупкой и незащищённой, такой ранимой и не приспособленной к жизни в большом городе. Она часто сетовала на то, что с ней никогда никто не хотел дружить, и так естественно рыдала при этом, что не поверить ей было просто невозможно! Я жалела её, находила интересным собеседником, и верной подругой. Мы подружились, мне казалось, по-настоящему. Я верила, что и она протянет мне руку помощи, если вдруг, но однажды «вдруг» пришёл, а помощи не последовало, наоборот, меня начали топить, и самой первой в очереди желающих была Алина!..
Да, много у нас было общих точек соприкосновения: и книги, и театры, и фильмы, и выставки, и картины, и другие произведения искусства. Не всегда я была согласна с моей новой подругой, но ссор у нас не возникало никогда. Я была уверенна в том, что мы с Алиной просто по-разному воспринимали ту, или иную информацию, и не заморачивалась над вдруг вырывавшимися у неё высказываниями. Я тогда старалась не замечать её жгучей зависти. Из-за такого ссориться глупо, думала я, повзрослеет, наберётся опыта, заработает авторитет, поймёт.
Я не обращала внимания на то, что Алина абсолютно во всём подражала мне. Часами высиживала в моём кабинете и наблюдала за моей работой. Ни один вопрос тогда не закрался в мою глупую голову! Она держалась, как я, говорила моими словами, читала те же книги, а потом обсуждала их со мной, выясняя моё мнение о поступках героев той, или иной книги, яростно отстаивая свою точку зрения, хоть и знала, что не всегда была права, старалась вести себя на работе, и вне работы, подобно мне. Странно, не правда ли? Я не обращала внимания на её чудачества и не придавала значения тому, что Алина абсолютно во всём копировала меня. Только, вот, жизнь она всегда переводила на деньги, оценивая решительно всё: определяла стоимость картин, и высчитывала, сколько долларов получит на руки художник, если «толкнёт» своё произведение, а сколько заграбастает режиссер, когда пройдёт удачный прокат той, или иной картины. Она с шуткой хваталась за голову от предполагаемых сумм, и изъявляла желание заработать не меньше. Свою работу Алина ценила очень высоко, и сердилась, когда ей в глаза говорили, что она не корректна.
«Кто же будет терпеть гадости? Неужели она этого не понимает?» – недоумевала я и продолжала не придавать значения её нервозности, сочувствовала, сострадала подруге, продолжала помогать ей во всём, подсказывала, где только могла подставиться. Я не видела в ней злой, безжалостной хищницы, не понимала, что она так хотела быть похожей на меня, будто стремилась и жизнь свою прожить вместо меня, выкинув меня же из моего тела. Дурочка, если бы она знала о моих болезнях! Я не рассмотрела
