равновесие, вытер кровь с глаз и повернулся к Борче лицом. Финт левой не обманул Друсса, а его правый пробил защиту Борчи и обрушился на поврежденные ребра. Первый боец сморщился от боли и тут же получил удар в челюсть, сломавший зуб. Он ответил левым снизу, от которого Друсс привстал на носки, и правым боковым, едва не свалившим юношу с ног. Друсс снова вдарил ему по ребрам, заставив Борчу отступить. Бойцы начали кружить, и только теперь Борча расслышал крики толпы: она приветствовала Друсса, как пять лет назад приветствовала его самого.
Друсс атаковал. Борча промахнулся левой, но правая попала в цель. Друсс покачнулся на пятках и тут же снова бросился вперед. Борча ударил его трижды, целя в уже разбитые брови. Друсс махал кулаками почти вслепую. Один удар пришелся Борче по правому бицепсу, вызвав онемение руки, другой – в бровь. Теперь и Борча был залит кровью, а толпа разразилась ревом.
Борча, глухой к воплям публики, предпринял ответную атаку и стал теснить Друсса, осыпая его короткими ударами.
И тут прозвучал рог – песок вытек из часов.
Борча отошел, но Друсс снова кинулся в драку. Борча обхватил его руками и притянул к себе.
– Все, парень, конец. Ты выиграл свой заклад.
Друсс вырвался и тряхнул головой, оросив кровью песок.
– Ступай к Коллану, – прорычал он, тыча рукой в сторону Борчи, – и скажи ему, что я оторву голову всякому, кто хоть пальцем тронул мою жену.
Сказав это, Друсс вышел из круга.
Борча оглянулся и увидел, что все бойцы смотрят на него.
Никто теперь не боялся встретиться с ним глазами, а на лице Грассина играла улыбка.
Зибен явился в «Костяное дерево» вскоре после полуночи. Самые закоренелые пьяницы еще сидели в таверне, и служанки устало двигались между столами. Зибен поднялся на галерею, где была их с Друссом комната. Собравшись уже войти, он услышал из-за двери голоса. Зибен выхватил кинжал, распахнул дверь и ворвался внутрь. Друсс сидел на своей кровати с избитым, опухшим лицом. Обе его брови были грубо зашиты. На кровати Зибена сидел какой-то грязный толстяк, а у окна стоял стройный дворянин в черном плаще, с расчесанной натрое бородкой. При виде поэта он выхватил из ножен блестящую саблю, а толстяк вскочил и с воплем упал, спрятавшись за спину Друссу.
– Где ты прохлаждаешься, поэт? – спросил юноша.
Зибен воззрился на острие сабли, застывшее в двух дюймах от его горла.
– Быстро же ты завел себе новых друзей, – с натянутой улыбкой сказал он и с величайшей осторожностью спрятал нож, а дворянин, к его облегчению, тоже убрал саблю в ножны.
– Это Бодасен, он вентриец, – пояснил Друсс. – А тот, что забился за меня, – это Том.
Толстяк с глупой улыбкой встал и поклонился.
– Рад знакомству, мой господин.
– Кто это, черт побери, наградил тебя такими фонарями? –
