хрипел и ругался, сражаясь с оленем, а зверь рвал сыромятную кожу, бил копытами землю, фыркал и мотал головой. Вскочив на ноги, вождь медленно тянул его к себе. Наконец, подоспели Головня и Сполох. Соскочив с лошадей, они подбежали к зверю, Головня схватил его за рога, а сын вождя повалил оленя на снег.
– Вяжу! – крикнул он, затягивая кожаный узел вокруг передних ног Большого-И-Старого.
Подъехал Пламяслав, весь в пару, тоже слез с лошади, начал связывать зверю задние ноги.
– Где остальные? – рявкнул вождь, вытирая пот со лба.
Он отпустил петлю, подошёл к добыче.
– Струсили, – откликнулся со злобой Сполох. – Зассали, чтоб им провалиться.
– Дристуны проклятые…
Вождь огляделся: в запале погони он и не заметил, что заехал в мёртвое место. Со всех сторон его окружали холмы с торчащими из них обломками каменных стен и ржавыми прутьями. Сверху на всё это безучастно взирало суровое тёмно-серое небо. Тут и там виднелись следы всякой живности: зайцев, песцов, евражек. Ложбина между холмами была вытоптана копытами оленей.
Вот, значит, какое оно, мёртвое место.
Вождь опустил глаза на зверя: тот лежал на взрыхлённом грязном снегу, бока его подрагивали.
Старик встал перед оленем на колени, сложил молитвенно руки:
– Прости нас, великий, что творим насилие над тобой. Но ты пожил своё и готов соединиться с Огнём. Мы же заберём твою плоть. Каждый общинник воздаст тебе хвалу за то, что ты позволил нам утолить голод. Благодарим тебя, Большой-И-Старый, за твою милость к нам.
Головня прошептал:
– Ты от Льда, я от Огня… Прочь, прочь, прочь… Уйдите, демоны злые…
Вождь погладил пышные усы, сказал с нарочитой бодростью:
– Пусть Отец Огневик отмаливает этого зверя, мы своё дело сделали. А эти бздуны, заячьи души… – он задохнулся от ярости, не находя слов. – Пусть пеняют на себя. – Повернувшись к сыну, добавил: – Слетай-ка за нартами, Сполох.
– В один миг, отец.
Вождь посмотрел на Пламяслава.
– Где там твоё средство от скверны, старик? Самое время.
Пламяслав вздохнул, подняв лицо к небу, прикрыл глаза и зашептал что-то. На бескровных губах стали набухать и лопаться, как весенний снег, маленькие пузырьки слюны. Пальцы его задрожали, и весь он стал как будто бесплотным, превратившись в тень. Затем поднялся, закряхтев, сделал шаг от поверженного зверя и покачнулся, словно наткнулся на порыв ветра. Совладав с накатившей слабостью, расправил плечи и двинулся прочь от загонщиков. Родичи удивлённо молчали. Каждый хотел крикнуть: «Ты куда? Ошалел? Здесь же смерть», но крик этот, барахтаясь в груди, глох где-то в горле, не прорываясь наружу, ибо все вдруг поняли: старик отдавал себя Льду. Он спасал товарищей от скверны, жертвуя собой.
Полные трепета, загонщики смотрели, как Пламяслав уходит всё дальше и дальше, торя себе тропу в снегу. Казалось,
