что лето, что зима —только тишина и тьма.
И не стоит и просить,
эти двери отворить.
Холмик с жухлою травой.
Серый камень гробовой.
1.12.05
«Жизнь идёт, бежит, летит… О смерти…»
Жизнь идёт, бежит, летит… О смерти
и не помним в этой круговерти.
Не глядеть. Не думать бы. Не знать.
Ах, уснуть – и смерть свою проспать,
суетиться, завтракать, обедать
и о смерти завтрашней не ведать.
А она – как тать из-за угла,
медсестрою, в чьей руке игла,
чтоб лилось беспамятство по жилам,
в облике совсем нестрашном, милом,
явится и тихо скажет: баста.
Вспоминал меня не слишком часто?
Думал, может, что меня и нет?
Не пугайся, милый. Гаснет свет.
17.09.05
«И молча ты кричишь, кричишь ты молча…»
И молча ты кричишь, кричишь ты молча.
Нет больше слов и угасает звук,
и лишь одно отчаяние волчье,
лишь одиночества проклятый круг.
И всё-таки – не сделаешь и шагу
сам по себе: всё – горе за спиной.
Оно – конвойный, что ведёт к бараку,
оно толкает и корит виной,
скрипит зубами, шумно дышит, плачет,
заснуть не даст, украло твой покой,
а всё же от тебя верёвку прячет
(зато платок быть должен под рукой)…
Да, горе – твой наперсник, соглядатай,
его забота – чтобы горевал,
чтоб яму рыл в своей душе лопатой,
мозоли на ладонях набивал.
Чтоб всё длиннее становились ночи
в бессонных думах, чёрных, как грачи.
Чтобы кричал ты – молча, молча, молча!
Никто не слышит ничего. Кричи.
31.08.05
«Тяготит меня ласковый свет…»
Тяготит меня ласковый свет,
мимолётный, непрочный, скудельный.
Я бы выбрал любую из бед,
вместо этой, уже запредельной…
В этот мир я влюблялся земной,
только нет ему больше доверья.
И как будто в согласье со мной,
головами качают деревья.
Всё на месте – листва и трава,
но уже чуть заметно ржавеет,
хоть на жизнь и имеет права,
но как будто уже не имеет…
Вот в чём соль. Вот что тайно горчит,
вот что тяжестью на душу ляжет.
Но природа о смерти молчит.
То, что знает – то нам не расскажет.
16.09.05
«Осень настала. Жаль мёртвой пчелы…»
Осень настала. Жаль мёртвой пчелы.
Лёгкий хитин на земле этой пыльной.
Смерть урожай собирает обильный.
Осень для пира готовит столы.
Яблоки. Мёд. А за всем этим – тот,
имя которого страшное – Яма.
Всякий, кто хмель упоительный пьёт,
волен не помнить, какая тут драма.
Если бы помнил – сразу же сник,
горечь почувствовав каждого мига.
Чем же оплачен всякий наш миг?
…Так
