обычно, спускаясь по лестнице, я вновь и вновь возвращалась мыслями к нашему разговору, и пришла к следующим выводам. Лила целыми днями сидела дома одна, знакомых в новом районе у нее не было, Стефано ее поколачивал, она постоянно боролась со своим телом, сопротивляясь зачатию, и до такой степени завидовала моим школьным успехам, что предложила это безумное пари, чтобы иметь повод снова сесть за парту. Не исключено, что она завидовала и моей свободе. Мои проблемы – размолвка с Антонио и недостаточно хорошие оценки – по сравнению с ее собственными представлялись ей сущими пустяками. Постепенно я, сама того не замечая, нашла ей оправдание, через несколько минут перешедшее в восхищение. Ведь и правда, как было бы хорошо, если бы она снова стала учиться! Мы вернулись бы в детские годы, когда она всегда была первой, а я второй. Учеба вновь наполнилась бы смыслом, потому что Лила умела находить в ней смысл. Я бы существовала в ее тени и чувствовала себя сильной и защищенной. Да, да! Надо все начать сначала.
Пока я шла домой, мне вспомнилось то странное выражение на лице подруги – смесь страха, страдания и отвращения. Что оно значило? Я снова мысленно увидела растрепанную учительницу Оливьеро, плохо владеющую собой Мелину и, сама не знаю почему, начала приглядываться к проходящим мимо женщинам. С глаз как будто спала пелена, и я поняла, что до сих пор смотрела на них, но на самом деле их не видела. В центре моего внимания были только девчонки, мои подруги – Ада, Джильола, Кармела, Мариза, Пинучча, Лила, – я сама, мои одноклассницы, но мне и в голову не приходило задуматься, как выглядят Мелина, или Джузеппина Пелузо, или Нунция Черулло, или Мария Карраччи. Единственная взрослая женщина, за которой я наблюдала вблизи, была моя хромая мать; ее облик отталкивал и пугал меня, я боялась, что стану такой же, как она. Но в ту минуту я ясно представила себе их всех – матерей семейств, живших в нашем квартала. Все они были измученные, затурканные, нервные. Они или молчали, поджав губы, или орали на детей, которые выводили их из себя. Худые, с запавшими глазами и щеками, или слишком толстые, с огромными задницами, распухшими ногами и тяжелыми обвисшими грудями, они тащились по улицам, навьюченные сумками с продуктами, а за ними семенили, вцепившись им в юбки, младшие дети, с ревом требуя взять их на руки. Господи боже, они ведь были всего на десять, максимум на двадцать лет старше меня. И уже потеряли всякую женскую привлекательность, которую мы, девчонки, старались подчеркнуть нарядами и макияжем. Эти женщины растратили себя, угождая мужьям, отцам и братьям, и становились все больше похожими на своих мужчин, подточенные болезнями, возрастом и непосильным трудом. Когда в них начались эти страшные перемены? Когда они взвалили на себя домашние хлопоты? Когда родили первого ребенка? Когда получили первую затрещину от мужа? Неужели и Лила станет такой же, как Нунция? Неужели на ее нежном лице проступят грубые черты Фернандо, а легкая походка сменится неуклюжей поступью Рино, с его широким шагом и безвольно свисающими вдоль тела руками? А что станет со мной? Неужели и мое тело однажды исчезнет, а вместо него появится не только уродливое
