пятницу супруги Квангель тоже не разговаривали – три дня молчания, ни доброго утра, ни доброго дня друг другу не пожелали, за годы семейной жизни такого еще не бывало. При всей своей немногословности Отто Квангель обычно все же нет-нет да и ронял какую-нибудь фразу, насчет рабочих в цеху, или хоть насчет погоды, или что обед сегодня особенно вкусный. А тут ни словечка!
Чем дальше, тем отчетливее Анна Квангель ощущала, что от тревоги за мужа, который так внезапно переменился, горе о погибшем сыне стало развеиваться. Ей хотелось думать об одном только сыне, но не получалось, всякий раз, когда она смотрела на мужа, вторгались мысли о нем, об Отто Квангеле, с которым она прожила столько лет и которому, что ни говори, отдала лучшие годы своей жизни. Что с ним произошло? Что стряслось? Что его так изменило?
К полудню пятницы Анна Квангель забыла весь свой гнев и все упреки. И будь хоть малейшая надежда на успех, попросила бы у него прощения за свое опрометчивое «ты и твой фюрер». Но было совершенно ясно, что Квангель уже не думает об этом упреке, да и о ней, кажется, тоже. Смотрит мимо, сквозь нее, стоит у окна, засунув руки в карманы рабочей куртки, и тихонько насвистывает, задумчиво, с большими паузами, что вообще-то не в его привычках.
О чем думает этот мужчина? Что так взволновало его душу? Она подала ему обед, он принялся за еду. Некоторое время она наблюдала за ним из кухни. Угловатое лицо склонилось над тарелкой, но ложку он подносил ко рту совершенно механически, темные глаза смотрели в пустоту.
Анна опять повернулась к плите, разогреть остатки капусты. Он любил тушеную капусту. Теперь она твердо решила заговорить с ним прямо сейчас, вот подаст капусту – и сразу заговорит. Как бы резко он ни ответил, она непременно должна нарушить это зловещее безмолвие.
Но когда она вошла в комнату с разогретой капустой, Отто уже и след простыл, недоеденная тарелка стояла на столе. Либо Квангель догадался о ее намерении и украдкой ушел, как ребенок, который заупрямился не на шутку и надолго, либо душевное беспокойство заставило его просто забыть о еде. Так или иначе, он ушел, и ей придется до ночи его ждать.
Однако в ночь с пятницы на субботу Отто Квангель вернулся с работы очень поздно, и, когда он лег в постель, Анна, несмотря на свои благие намерения, уже спала. Проснулась она лишь через некоторое время, от его кашля, и осторожно спросила:
– Отто, ты спишь?
Кашель смолк, он лежал совершенно тихо. И она спросила еще раз:
– Отто, ты спишь?
И опять ничего, ни звука в ответ. Так они лежали очень долго. Зная, что оба не спят. Шевельнуться не смели, чтобы себя не выдать. Но в конце концов уснули.
В субботу стало еще хуже. Отто Квангель встал непривычно рано. Анна даже суррогатный кофе подать не успела – муж опять поспешил на загадочную прогулку, каких раньше никогда не предпринимал. Потом вернулся, из кухни она слышала, как он расхаживает по комнате. Когда она принесла кофе, он аккуратно сложил большой белый лист, который изучал у окна, и спрятал его в карман.
Анна была уверена, это не газета. Слишком большие поля, да и шрифт крупнее. Что же такое он читал?
Она опять
