обмолвился о труднейшем конкурсе, который выдержал. Он сообщил мне эту новость запросто, даже с некоторым пренебрежением, как будто для него самого она ничего не значила, а сказать пришлось только из-за матери. На самом деле она означала очень многое: настоящее признание, престиж, стабильный заработок, а кроме того, шанс покинуть Пизу, сбежать из той политической и культурной среды, которая почему-то раздражала его в последние месяцы. А главное – она значила, что будущей осенью, самое позднее – зимой мы поженимся и я уеду из Неаполя. Никто ни слова не сказал об этом, но поздравляли все не только Пьетро, но и меня. Поздравил нас и Нино, но сразу после посмотрел на часы, отпустил довольно ехидное замечание об университетской карьере и объявил, что ему, к большому сожалению, пора.
Мы встали из-за стола. Я не знала, что мне делать, и тщетно ловила его взгляд; от боли у меня стеснило грудь. Праздник закончился, оставив после себя потерянные возможности и несбывшиеся желания. Мы вышли на улицу, и мне показалось, что он сейчас даст мне номер своего телефона или адрес. Но он лишь пожал мне руку и пожелал всего самого лучшего. У меня возникло ощущение, что он намеренно избегает смотреть мне в глаза. На прощанье я ему улыбнулась и махнула рукой в воздухе, изобразив, что держу карандаш. «Ты знаешь, где я живу, напиши мне, пожалуйста», – говорил мой жест. Но он уже повернулся ко мне спиной.
7
Я поблагодарила Аделе и ее друга за все, что они сделали для меня и моей книги. Оба долго и искренне хвалили Нино, обращаясь ко мне, будто это благодаря мне он был таким умным и симпатичным. Пьетро ничего не сказал, только раздраженно отмахнулся, когда мать попросила его возвращаться скорее: они остановились у Мариарозы. «Не волнуйся, не нужно меня провожать, – сказала я ему, – иди с мамой». Но никто не принял мои слова всерьез; они и мысли не допускали, что мне и правда хотелось побыть одной.
По дороге я вела себя невыносимо. Жаловалась, что мне не нравится Флоренция, хотя это было не так. Жаловалась, что не желаю больше писать и мечтаю преподавать, хотя это было не так. Жаловалась, что устала и хочу спать, хотя это было не так. Мало того: когда Пьетро ни с того ни с сего заявил, что ему пора познакомиться с моими родителями, я воскликнула: «Ты с ума сошел! Даже не думай! Ты им не понравишься, а они не понравятся тебе». После этого он испуганно спросил меня: «Ты что, больше не хочешь за меня замуж?»
Я чуть не ответила: «Нет, не хочу», – но вовремя сдержалась, зная, что и это не так. «Прости, – сказала я тихо, – я просто расстроена. Конечно же, я хочу за тебя замуж». Я взяла его за руку, сплела его пальцы со своими. Он был умный, невероятно образованный и хороший человек. Я любила его и не хотела причинить ему боль. Тем не менее в тот момент, когда я держала его за руку, когда утверждала, что хочу за него замуж, я ясно сознавала, что, не появись он в ресторане, я сделала бы все, чтобы заполучить Нино.
Мне было трудно признаться себе в этом. По отношению к Пьетро я поступала ужасно,
