в скота.
– Тебе же сказано идти вон…
Эту ночь я впервые ночевал на корпункте.
На приезд любимого брата Гурген приготовил салат из крабов, фасолевый суп и димламу. Скромные доходы побудили его повернуться лицом к кулинарии, в чем, как я имел возможность позднее убедиться, он добился немалых успехов. И сейчас он деловито сновал с поварешкой из кухни в комнату и обратно, да еще врубил на полную катушку «Миллион алых роз». А я сделал то, о чем мечтал всю жизнь – пригласил танцевать свою дочь.
Танцевала она неважно, в чем я убедился даже не без некоторой доли торжества, поскольку мечтал учить танцевать ее сам. Что-то мешало ей хорошо слышать музыку, двигаться в такт и вообще быть пластичной. Танцуя, я исподволь присматривался к ней, пытаясь понять, много ли в ней сохранилось от той оставшейся в моей памяти Снежанки. Теперь она уже не походила на меня так сильно, как в нежном возрасте. Черты лица ее удлинились, утратив округлость, а чуть оттопыренная нижняя губка придавала ей обиженное выражение, хотя когда она улыбалась, это мгновенно исчезало и вместо обиды появлялась прелестная обезоруживающая смешинка. Больше всего мне нравились ее волосы, мягко ниспадавшие на плечи и лишенные современных изысков. В ней было что-то блоковское, символистское. Она хорошо представлялось в длинном платье и в широкой шляпке, сидящей в беседке с нотами прелюдий А. Скрябина в руках.
Я заметил, что и Снежинка наблюдает за мной, стараясь, чтобы ее любопытство было незаметным. Для своего возраста она была слишком молчаливой и практически ничего не говорила о себе. Я пытался объяснить ее скрытность особенностями обстановки, хотя вряд ли это предположение было справедливо полностью.
– Мама знает о моем приезде?
Она взглянула на меня в полнейшем испуге, и трудно сказать, какими бы были ее слова, если бы не возник Гурген с супницей…
Странная все-таки была эта встреча трех людей, состоящих в ближайшем родстве, но знающих друг о друге не так уж много или почти ничего. Попытайся разобраться сейчас, какая черная кошка пробежала между мной и братом, и не понять ведь. Тем не менее мы не знались около десяти лет и сейчас как бы заново узнавали друг друга. Со Снежинкой я не виделся четырнадцать лет, что же касается Гургена, то о существовании племянницы он знал только понаслышке, она же о дяде не знала ничего и вряд ли сознавала ту роль, которую играла сейчас в этом тройном воссоединении. Каждый из нас пытался понять, как себя держать, поскольку такая ситуация вряд ли учтена хотя бы в одном пособии по застольному этикету, а импровизация в таких делах— искусство очень непростое.
Трапезничали поначалу молча. Суп из красной фасоли был вполне приемлем, а вот в димламе был откровенный перебор чеснока, о чем я не преминул заметить Гургену, на что тот попытался ответить известным мерзким анекдотом, но я успел опередить, многозначительно кивнув в сторону Снежинки.
После второй обстановка смягчилась. Поднимали тосты за общую встречу, потом за встречу каждого
