сладостен, как молочный коктейль… Взявшись за руки, мы пошли вдоль набережной Днепра, то и дело поглядывая друг на друга, пытаясь сообразить, о чем говорить.
Непостижимо все-таки!. Четырнадцать лет не виделись, столько накопилось, столько хотелось сказать, такие залежи неизвестного друг о друге предстояло разгрести, и поди-ка, встретились и не знали, с чего начать, хотя прекрасно знали с чего, но где-то внутри срабатывал тормоз, и мы как бы одергивали себя, говорили самим себе – не о том надо, не о том. А о чем?..
Я понимал, что прерывать молчание мне:
– Как ты жила эти годы, дочка?
– Жила, – ответила она кратко.
Помолчали…
– А как к тебе относится твой отчим?
– Отец, ты хотел сказать?
Это был сильный удар.
– Ты считаешь его отцом?
– Нет…
Снова помолчали.
– Ты осуждаешь меня за мое решение?
– Нет.
Услышав это, я наконец осмелился задать вопрос, который давно заготовил, но все не решался пустить в оборот.
– В таком случае как вообще решалась проблема двух отцов?
– Никак.
– Что значит никак? Я же все-таки как-то был между вами? Иначе просто не могло быть…
– Тебя вообще не было. Ты умер…
Видя мое недоумение, она пояснила: – Мама сказала ему, что ты умер…
– Тебе тоже?..
– Нет…
Она на мгновение погрузилась в себя, что делала едва ли не после каждого слова, потом воскликнула с силой, которую до сих пор не проявляла:
– Да прекрати же ты терзать меня, папа. Мне тебя не хватало!..
Мое горло сдавили наконец те клещи, которых я долго ждал.
– Ты простила меня, дочка?
– Мне не за что тебя прощать…
Тут уж я просто не поверил. Не может быть, чтобы она не чувствовала себя уязвленной, и даже если ей удалось понять меня, все равно где-то в глубине ее души должна была дремать боль от моего решения. Меня не оставляло впечатление, что она чего-то недоговаривает, будто держит в резерве козырную карту. Ее замкнутость была теперь мне скорее на руку, потому как надо было приноравливаться к новой и совершенно неожиданной информации.
Итак, я – покойник. Цинизм, с которым моя бывшая решала свои проблемы, всегда меня шокировал, но тут она, пожалуй, хватила через край. И сейчас я со злобным торжеством представлял себе одну пикантную сцену за другой. Однако важно было и то, как мамины фантазии повлияли на саму Снежинку, и не есть ли ее закрытость следствием той фальши, в атмосфере которой она росла. А то, что эта атмосфера была именно такой, у меня сомнений не было.
Я усилено пытался найти выход из тупика и, не найдя такового, злился все сильнее. И тут вдруг снизошло озарение:
– Слушай, Снежинка, давай купим тебе что-нибудь…
– Что
