тускло огонек костра. Почему-то он показался Димке очень далеким и заманчиво-загадочным. «Кто бы это? – подумал он. – Пастухи разве?.. А может, и бандиты… ужин варят… картошку с салом или еще что такое…»
Ему здорово захотелось есть. И Димка пожалел искренне, что он не бандит.
В сумерках огонек разгорался ярче и ярче, приветливо мигая издалека Димке. И еще глубже хмурился, темнел в сумерках беспокойный Никольский лес.
Спускаясь по тропке, Димка вдруг остановился, услышав что-то интересное. За поворотом, у берега, кто-то пел высоким искусно переливающимся альтом, как-то странно, хотя и красиво разбивая по слогам слова:
Та-ваа-рищи, та-ва-рищи, –
Сказал он им в ответ, –
Да здра-вству-ит Россия!
Да здра-вству-ит Совет…
«А, чтоб тебе! – с невольным восхищением подумал Димка. – Вот наяривает!» – И бегом пустился вниз.
На берегу он увидел невысокого худенького мальчугана, валявшегося возле брошенной на траву небольшой сумки. Заслышав шаги, тот повернулся, оборвал песню и посмотрел с опаской на направляющегося к нему Димку:
– Ты чего?
– Ничего… Так!
– А! – протянул вполне удовлетворенный мальчуган. – Драться не будешь?
– Чего?
– Драться, говорю, а то смотри, я даром что маленький, а так отошью!
Димка, больше чем кто-либо не имевший никакого желания драться, поспешил в этом уверить мальчугана и спросил его в свою очередь:
– Это ты пел?
– Я.
– А ты кто?
– Я – Жиган, – горделиво ответил тот. – Жиган из города, прозвище у меня такое.
Димка с размаху бросился на траву и, заметив, как тот испуганно отодвинулся сразу, ответил, усмехаясь:
– Барахло ты, а не Жиган, разве такие жиганы[1] бывают? А вот поёшь ты здорово…
Жиган хотел было сначала обидеться, но последняя фраза весьма польстила ему, и он самодовольно стал рассказывать Димке:
– Я, брат, всякие знаю. На станциях, по эшелонам завсегда пел. Все равно хуть красным, хуть петлюровцам, хуть кому… Если товарищам, скажем, тогда «Алеша-ша» или «Лазарет». Белым, так тут надо другое: «Раньше были денежки, были и бумажки», «Погибла Россия», ну, а потом «Яблочко». Его, конешно, на обе стороны можно, слова только переставлять нужно…
С минуту посидели молча.
– А ты зачем сюда пришел? – спросил с любопытством Димка.
– Крестная у меня тут, бабка Онуфриха, – такая стерва, ешь ее пес. Я пришел, думал отожраться малость, хоть с месяц. Куды там, насилу-насилу в дом-то пустила. «Чтобы, говорит, через неделю и духу твово тут не было. Какой ты мне, к черту, крестник!..»
И Жиган вздохнул искренне.
Димку с матерью и Топом Головень тоже все время грозился выгнать из дома, а потому он невольно почувствовал некоторую внутреннюю связь между собой и Жиганом и спросил участливо:
– А потом ты куда?
– Куда-нибудь, где лучше.
– А
Устаревшее ныне слово «жиган» означало в то время «вор, налетчик». Но это ничего общего не имело с кличкой Жиган. Гайдар использовал его в повести как один из многих элементов иронии.
