target="_blank" rel="nofollow" href="#note25" type="note">25, – Мармеладов отсчитал кредитные билеты, – и каждый не в накладе. По рукам?
Бандит растворился в сгустившихся сумерках, словно капля крови в бокале мадеры.
– А лорнет и впрямь похож на камбалу, не находишь? И в часах есть нечто неуловимо-луковичное, – произнес Мармеладов, глядя вслед убегающему разбойнику. – Не зря их язык называется «музыкой». Образный, и даже изящный для таких диких натур.
– Чтоб у этих натур потроха вспучило! – буркнул почтмейстер. – Ты тоже хорош. Заплатил за брошку, а мог попросту забрать у сквернавца. Краденая же!
– То есть, кто у вора украл, тот и не вор? – изогнул бровь Мармеладов. – Нет ни малейшего желания проверять на прочность сей спорный постулат. Пойдем к свету из этих зарослей, путем доскажу. Помнишь, ты в рыцарском порыве поспешил на крик девы, попавшей в беду? Я тоже сорвался было вслед, но приметил, как за деревьями крадется этот самый тип. Ухватил за бороду, тряхнул пару раз, ругнулся позабористее, и – представь себе, – он проникся ко мне доверием. Грязные ли штаны произвели уютное впечатление, или слова на воровском жаргоне, но уверился Архипка, что мы одного поля ягоды. Умолял выкупить украденную вещицу. «Ежели с ней поймают, сразу в буршлаты26 и к дяде на дачу27. Выручай, лапсердак!» – он точнехонько скопировал и голос, и ярославский говорок бандита. – Просил пятнадцать целковых, но я сторговал дешевле. Выгодная сделка! В любом ломбарде легко отслюнят двести: вензель-то императорский. А напрыжник того не разглядел.
– Ты наживаешься на этой истории? Ни в жизнь не поверю! Но я не понимаю этот карамболь, ей Богу не понимаю.
– Денег я ему дал за ценные сведения. А это, – Мармеладов подбросил украшение на ладони и отдал почтмейстеру, – верни фрейлине. Немедля! Прекрасный повод нанести поздний визит барышне, запавшей тебе в сердце.
– Приятная, спорить не стану. Но откуда ты вывел сердечный интерес?
– Иначе ты бы не бросался с кулаками на ее обидчика, не разобравшись, сгоряча.
Митя покраснел, радуясь, что в темном парке его смущение не слишком заметно и поспешно увел тему на другое.
– Кого упоминал этот гнус? Не помню имя и отчество, не вовремя ты, братец, перебил…
– А-а-а, это голытьба в Москве повадилась слуг так называть. Любой лакей – Алешка, дворецкий посолиднее, потому – Алексей Алексеевич.
Они вышли из парка и свистнули извозчика. Пока пролетка подъезжала, гремя ободами колес по мостовой, Мармеладов негромко подытожил:
– Сбежавший разбойник или его дружки никогда не устоят перед чисто человеческим желанием – поживиться. Эти непременно отобрали бы цацу, в семь тысяч оцененную, у погибшей Лизаветы Генриховны. Но тогда зачем руки кровью пачкать?! Нет, у злодея желания нечеловеческие. Он знал своих жертв и сводил с ними личный счет. Наслаждался их беспомощностью, мольбами… Чувствую ненависть, лютую и безжалостную. Но еще сильнее – одержимость! Пикового туза выставляет напоказ, вместо подписи:
Наручники (жарг.)
Пересыльная тюрьма (жарг.)
