ты ищешь здесь, путник? Поделена и залитакровью, потом, слезами земля. Ожидается драка
за надгробье, за ломтик луны и за тень от креста,
в первый день, в день шестой и в седьмой, ожидается драка.
6. Минск
Сердцевина у яблока, семечко, центр Земли —
этот вздыбленный город, торгующий духом и телом.
Этот Ноев ковчег, покоривший иные пределы,
всеземной караван, утонувший в пустынной дали.
Дни, мелькая пылинками, в камни столетья вросли,
на фундаменте древнем возведены новые стены,
терпко пахнет базаром, возможно, грядут перемены.
Вереница народов вернулась на круги свои.
И в автобусной пробке въезжает в Иерусалим
долгожданный Спаситель, давно ожидаемый всеми.
Чуть потрепаны джинсы, кроссовки в пыли,
молчаливый подросток, чей клоунский рыжий парик
веселит даже кошек и, в общем, совсем не по теме,
он в Шагаловском небе беспечно и юно парит.
«Я сбиваюсь со счета…»
Единственный член Союза белорусских писателей Григорий Релес, всю жизнь писавший на идише, просил своих гостей: «Друзья, а теперь давайте поговорим немножко на идише».
Я сбиваюсь со счета,
суббота —
не время для плача.
Нет следов
на камнях,
и грошовая сдача
заменила наследство.
Горят мои детские книжки,
говорите аф идиш…
Как пес-полукровка,
я не помню родни.
Костью в горле застряли
слова, и неловко
царапают память они.
«Маме-лошн» не знает меня,
но, в наследство вступая,
шевелю непослушно губами:
«Прости и прими…»
«Челюсть вывихнута…»
История – это гвоздь, на который я вешаю свою шляпу.
Челюсть вывихнута
от удара времени,
кладбище беременно
вечностью, камни
теряют буквы, форма
становится корнем зуба,
больного беспамятством. Боже,
трава помнит больше,
чем люди. Гвоздь заржавел,
а шляпа все падает
в яму. «Ребе,
как там на небе?»
Камни врастают
в землю как дерево.
Здесь не читают
справа налево.
Горше полыни
молоко памяти.
«Козленок, где твоя мать?»
«Возьмем лепешку, создадим объем…»
Возьмем лепешку, создадим объем.
Чуть кособоко и порой нелепо.
У ангела есть небо,
а у неба дыханье жизни.
Человек теплом согреет плоть
животворимой глины.
Кудрявая головка херувима
цветку подобна, и вдыхает Лина
кармическую заповедь любви
в беспечные смешные колокольцы,
а мир, наполненный зенитным солнцем,
уснул
