и она отвечала: нет. Тогда один из людей взял её выше локтя и повел к двери. Ксения пошла, усмехаясь про себя: глупые, они ведь не знают, что я всё могу.
Они вышли в тамбур, где стук колёс звучал как гром, и на оконном стекле виднелись трафаретные буквы, подтёртые каким-то умником: «НЕ…СЛОН…Я». Слон, слон, кто же ещё. Человек этим заниматься не будет.
Ксения вдруг оказалась прижатой к стене и почувствовала, что не может ни повернуть голову, ни даже скосить глаза. Ноги прилипли к полу, руки повисли, как водоросли в штиль. Колёса застучали глухо, словно издалека, воздух стал как вода – невозможно крикнуть, трудно дышать. Перед глазами вспыхнул огонь, и на губах появился странный вкус – не то медный, не то лимонный…
Она глубоко, в несколько приёмов, вдохнула и открыла глаза. Огонь был солнечным лучом, прыгнувшим на лицо сквозь дыру в шторах. Тяжесть на груди – рукой спящей соседки, Виктории. Ксения отодвинула руку, повернулась на бок и натянула одеяло на голову. Но страх не исчез. Похожее чувство было у неё однажды, полгода назад. Она переходила Проспект Ветеранов, за спиной было две трети пути, когда зелёный человечек на дисплее светофора замигал. Машины, выстроившиеся у перекрёстка в три колонны, нетерпеливо зарычали, и одна маршрутка тронулась с места чуть раньше остальных. Ксения видела это краем глаза: она ускорила шаг и ступила на тротуар в тот же миг, что загорелся зелёный свет для автомобилей.
До ночи Ксения не вспоминала о наглом шоферюге. Но в темноте, закрывая глаза, вновь и вновь видела несущийся на неё автобус с перекошенными в гримасе фарами. Она стояла на середине проспекта и не могла сделать ни шагу. В последний миг её отодвигала в сторону чья-то невидимая рука, чудище проносилось мимо, но за ним летело другое, точно такое же. И снова то же самое, снова…
Были бы дома родители, она бросилась бы к ним за утешением, наплевав на то, что ей уже четырнадцать лет. Но она была одна. Бабушка, спящая в соседней комнате, не в счёт – только разволнуется. Ксения подумала, что рука, сдвигавшая её с дороги, – мамина или папина, – и заплакала. Уснуть она смогла только на освещённой кухне, положив голову и руки на стол, а под утро проснулась от затёкшей ноги, доковыляла до комнаты и забралась в постель. И до сегодняшнего утра это чувство бессилия не возвращалось.
Но что же случилось вчера?… В памяти всплыл вечер на берегу залива. Разогретая на углях сарделька, песня хором: «Письмецо в конверте погоди, не рви…» Холодно. Вика, загадочно улыбаясь, строчит послание на мобильном телефоне… Случайный взгляд в вырез кофты, грудь Надежды с белоснежным следом купальника… Теплее, но не намного. Из-за этого взгляда стало неловко, и не более, а бояться-то чего? Что-то раньше стряслось.
А раньше – дискотека в тренировочном зале, Рома приглашает Ксению на медленный танец. Ещё теплее: Рома безобидный, но рядом кто-то стоит, бросает злые взгляды. Вот Ксения идёт по аллее, впереди шагает девушка – длинноногая, в клетчатой юбке и белой кофте с открытой спиной. Бёдра покачиваются, кожа на талии, то справа, то слева, собирается в тонкие морщинки. Здесь, кажется, горячо.
И затем – чёрный миг страха. Ксения поднимает
