был он убит или нет?
– Да нет, конечно, потерял он его! – Тимофей махнул рукой, показывая безнадежность этой простоты, и даже Аля сдержанно улыбнулась. Действительно, на лице Ильи по временам вдруг проступало выражение восторженной задумчивости, и прежде чем оно приобретало свое обыкновенное выражение – выражение спокойного, уверенного в себе и в своем нынешнем положении человека, – оно как бы касалось легкой стопой еще одной промежуточной ступени, и мгновение на нем держалась застенчивость. Будто то, что он видел мысленным взором, было настолько всеобъемлющим, настолько неохватным, что он и рад был поделиться с окружавшими его в тот момент людьми, но не было никакой возможности найти ни слова, ни какие-либо другие способы для его описания, и он, Илья, словно бы извинялся за свое минутное отсутствие и за свою неспособность начертать те картины, которых сподобился сам.
– Ну хорошо, хорошо, – сдался он. – Тогда это будет Галкину. Его-то такие условности никогда не смущали.
– Кто это – Галкин? – спросила Аля.
– Да есть один сборщик податей прошлого, который гордо носит имя старьевщика, – пояснил Тимофей и добавил совершенно другим голосом: – Зачем вам этот крест, мадам? Вот вам моя рука.
Знаки внимания, которые оказывал Тимофей Але, докучали ей, но все-таки были приятны. Он и сам чувствовал это, но остановиться не мог, как заведенная игрушка. Пора уже было к поезду. Отношения, которые сложились между Алей и Тимофеем за это короткое время, почти сразу приняли характер запанибратского приятельства, державшегося на обоюдных подтруниваниях. Аля легко сносила порою двусмысленные и иногда откровенно глупые шутки Тимофея и сама не оставалась в долгу, и он охотно его принимал и, коль скоро натянул на себя личину добровольного скомороха, добросовестно уничижал себя по смутно им ощущаемым правилам юродивого искусства.
– Ну, я надеюсь, мы созвонимся, – обратился он к Але, – в славном городе Москве-кве-кве. – Тут на его лице появилась фальшивая растерянность. – Но вот смотри: ты позвонишь, а как мы узнаем, та ты Аля или не та? Мало ли Аль на свете ходит? Хотя нет, – возразил он сам себе, – имя у тебя редкое. Но все же лучше просто скажи: вы не продаете петуха за двадцать пять аспров? Для надежности. Это будет наш пароль.
Чувствуя, что Аля не в настроении поддерживать этот пустой разговор, Тимофей заигрывал с девчушкой, но был грубо однообразен и скоро ей надоел. То и дело он присаживался он на корточки и озабоченно спрашивал:
– Ну-ка, где там Баба-яга?
Девочка поднимала головку и щурилась.
– Тям, вот тям, – уверенно показывала она.
– А что она делает?
– Варит.
– Что варит?
– Ванюшку, – с усталой важностью поясняла малышка и даже легонько вздыхала, словно не договаривая из деликатности: ничего-то вы, взрослые, не знаете, все-то вам приходится объяснять.
– Как я вам завидую, – просто сказала Аля, глядя на них из солнечного сумрака тамбура.
– Приди ко мне, – пропищал Тимофей тоскливым голосом, кривляясь и про себя думая,
