об уехавшей Але. Наконец, когда общий разговор выдохся и в салоне на некоторое время повисла тишина, он неуверенно начал:
– И все-таки подруга Аля оставила нам много загадок…
Марианна быстро вскинула на него глаза.
– Аля очень непростой человек.
– А ты простых видела? – хмыкнул Тимофей с заднего сиденья, но Марианна не удостоила его ответом. Он размяк, отвернул голову и смотрел в окно, без всякой мысли перебирая в сознании проплывающие мимо картины. Ночь густо, по-южному синела вокруг. Уже вышла луна и стелила рябой широкий отблеск на черное полотно воды. В провале долины светлели голубоватые цепочки виноградников, и далеко на соседнем хребте белел пирамидальный срез карьера.
– А что, – начал он задумчиво, – купить здесь домик на набережной, поставить в каждой комнате сундук со счастьем, и знай себе считай денежки. Что мы в этой Москве?
– Сейчас это еще вполне возможно, – вполне серьезно сказала Марианна. – А вот через пару лет не подступишься. Это я вам точно говорю.
– Только без битой посуды, – сказал Тимофей иронически.
– Ну а все-таки, – сделал Илья вторую попытку. – Кто у нее муж?
– Человек, – сказала Марианна. – Все вам расскажи. Вы бы сами спросили.
– Да спрашивали – не говорит, – сказал Тимофей с досадой. – А пытать не умеем – извини. Чай, не заплечных дел мастера, а запойных.
– Он ее бросил, – сказала Марианна.
От неожиданности такого ответа Илья резко затормозил.
– Ты чего? – испугалась Марианна.
– Разве таких женщин бросают? – проговорил он.
– Да всяких бросают. Чемпионов мира бросают. Олигархов. Миллионеров. Поехали-поехали.
Балаклава дремала под черным небом, испещренным помарками зарниц. Кое-где на лавочках между фонарями сидели люди. На поверхности черной воды тихонько качались опрокинутые прибрежные огни. Покачивая бедрами, покачивая плетеной сумкой, которую несла в руке, Марианна неторопливо шла по набережной к своему дому.
– Ну что же ты? – укоризненно спросил Илья, когда выехал из Балаклавы к повороту на Ласпи.
– Да ну, – отмахнулся Тимофей. – Боюсь я таких. Слишком сведущая в тайнописях мироздания. На все у нее ответ готов. Засудит.
– Ты с ней тайны собрался разгадывать?
– Тайны не тайны, но цинизм мой подернут флером романтики, – со смехом ответил Тимофей. – Будем считать, что цель условно поражена. А ты знаешь, – сказал он немного погодя, – я, кажется, помню этого ее мужа. Помнишь, на первой картошке? Эта история с собакой и мировоззрением.
Илья помолчал, соображая.
– Историю помню, – ответил он. – Но я, по-моему, тогда раньше уехал. Как ее, кстати, звали? – усмехнулся он.
– Почему-то ее звали Эля, – кисло сказал Тимофей и повторил: – Э-ля, – навсегда оставляя это сочетание звуков, как новую сильфиду, в подношение беспокойно-сонным крымским
