католиками и нашими попами, – подумалось мне. – Он относительно молод, а уже придал своему лицу такое значительное выражение». Его безусое и безбородое, голое лицо было собрано и четко очерчено затейливым овалом. На лицах наших священников часто я встречал достойное внимания выражение, но оно было иное совершенно; наши лица бывают восторженными, задумчивыми, а всё ж не так, как у католиков. Тем не хватает искренности, что ли, наивности, той святой простоты, необходимой для общения с Богом, зато уж холодной серьезности хоть отбавляй. Что ни говорите, какой неизгладимый отпечаток накладывает вера на лица своих служителей.
– Не совсем так, дядюшка, – возразил было я, но дядя остановил меня движением руки.
«– Пан Анджей, – спросил я, – что за нужда облачаться в средневековые доспехи?»
Лицо его осталось невозмутимым, но мне почему-то показалось, что левая бровь поползла вверх.
«– Видите, князь, я везу деньги епархии, а на дорогах так неспокойно. Военное время создает некоторые неудобства, – учтиво пояснил он.
– Вы поляк? – спросил я.
– Да».
Заметно было, что мой собеседник не слишком склонен к разговору, и я замолчал. Однако ехать нам было долго, волей-неволей пришлось разговориться. Я же подбирался к главному вопросу, терзавшему меня. Задать его прямо не казалось мне удобным, тем более, что беседа наша, раз коснувшись религии, никак не сходила с этого круга. Эти ловкачи не упустят ни малейшей возможности запутать человека в сетях своих мнимых, не известных даже Господу Богу, превосходств. «Будет сейчас испытывать меня», – подумал я и не ошибся. Светского разговора не получалось. Я имел неосторожность, между прочим, отказать иезуитам в чести и совести. Пан Анджей внимал мне со снисходительной улыбкой. Не знаю, право, что он думал об иезуитах, но мои нападки даже мне в конце концов показались чересчур резкими, тем более, что он пропускал их мимо ушей.
«– Правильно сделали, что изгнали их из обеих столиц. Они влезают не в свои дела и уловляют шаткие души. Я уже не говорю о том, что все они просто шпионили у нас, да так развязно, что хоть святых выноси. – Примерно так говорил я. – Россия в этой чести не нуждается.
– Я бывал в Петербурге, – заметил мой собеседник, – и знаком с т-те Svetchine. Вот вам скорый пример не политической эмиграции, которая только утомляет Европу, а эмиграции духовной.
– Пожалуй, это так, – отвечал я, – но вы лишь подчеркнули мою мысль. Увы, Софья Петровна подпала под влияние сардинского посланника де Местра. Как же умело этот человек совмещал несовместимое.
– Ну, у русских есть неизменное правило понимать любую личную симпатию в политическом смысле.
– Что́ ж, таковы уж особенности нашего государственного мышления, и заметьте, кстати, что они дают свои плоды – не французская армия идет в Россию, а русская во Францию.
– Но говорим-то мы с вами на французском языке, не правда ли? – ловко парировал пан Анджей».
Дядя вздохнул.
«– Пусть
