он опять не выполнил.
– Не кажется ли тебе, Ваня, что ты несколько припозднился с возвращением домой? – строго спросил Пётр Фролович своего малолетнего сына.
– Ты бы хоть заглядывал временами во двор, чтобы мы с матерью знали, что ты жив и здоров и ещё живёшь здесь, а не в деревне у своих друзей. Я понимаю, что одному тебе скучно, но и возиться целыми днями с крестьянами, тебе, дворянину, не подобает. Может они и добрые ребята, но тебе не ровня. Где ты был и что делал, расскажи отцу?
Ваня подробно описал события этого дня, а отец слушал его прикрыв глаза. Было видно, что он вовсе не сердится и с удовольствием слушает о приключениях сына. Рассказав всё, Ваня замолчал, ожидая решения отца.
Пётр Фролович вздохнул, погасил окурок в пепельнице на столе и сказал: «Хорошо, что ты не крутился по деревенским дворам, но на речку впредь будешь спрашивать разрешения. Фрося уже ушла и оставила тебе хлеб и молоко на столе вместо ужина. Поешь и ложись спать.»
Ваня не слушая приглашения, вымыл руки, попил на веранде молока с ситным хлебом, сполоснул босые ноги в ушате, вытер их холстиной и прошёл в свою комнату. Бесконечно длинный летний день детства, полный впечатлений, подходил к завершению.
Ваня снял рубаху, надел ночнушку, лёг в постель и сразу уснул, лишь только голова его коснулась подушки.
II
Утром Ваня проснулся от чириканья воробьёв, устроивших птичью склоку под стрехой крыши. За верхним наличником окна его комнаты было воробьиное гнездо, из которого доносился писк птенцов второго, летнего воробьиного выводка. Птенцы требовали еды, а их родители вели перебранку с соседней парой, свившей гнездо под наличником окна отцовой комнаты-кабинета.
В целом, усадебный дом был устроен довольно просто: квадрат внешних стен из сосновых брёвен был внутри разделён крестом бревен на четыре части. Одну из частей занимала кухня с большой русской печью в дальнем углу, а сразу от входа, направо, дверь вела в коридор, оттуда в залу, где по торжественным дням накрывали стол и проходили праздничные обеды: иногда с гостями-соседями из ближних поместий и деревенек.
Из коридора две двери вели в родительскую спальню и кабинет отца, через который можно было попасть и в спальню. Ещё одна дверь вела в комнату Вани, а из кухни, дверь у печи тоже вела в спальню матери, которая прислушивалась к хлопотам Фроси и давала ей указания через дверь, но иногда выходила и сама, если чувствовала себя лучше. Такое размещение семьи, Пётр Фролович ввёл после окончательного отъезда старших детей в самостоятельную жизнь: до этого за старшими сыновьями числилась нынешняя спальня отца, родители жили в общей спальне, а Ваня был при них в своей комнате. Сестра Лида проживала в кабинете отца, который и не был вовсе никаким кабинетом, а был девичьей светёлкой с наглухо закрытой дверью в спальню родителей.
Ваня полежал немного, послушал бойкое и нахальное чириканье воробьёв, которых деревенские ребята называли почему-то
