потом переломить это мнение. Это было, когда по предложению властей объявили об обмене 50-ти и 100 рублевых купюр. Объявили об этом в понедельник вечером в 1991 году. И сказали, что три дня будут эти старые купюры обмениваться на новые: на работе зарплатой, в сберкассе. И, конечно, был ажиотаж. Центральный телеграф в Москве был забит лицами кавказской национальности, которые переводили эти купюры в больших количествах сами себе на адрес домашний. Все московские привокзальные рестораны, которые работали всю ночь, сдали выручку даже за запасы, которых у них не было. Парк культуры и отдыха в Кишиневе продал входных билетов, которые там стоили рубль или пять, на 50-ти и 100 рублевые купюры такое количество, что все обелеченные не поместятся в парк. То есть, было, определенное жульничество со стороны лиц, у которых были «левые» доходы. А самое-то страшное, что во вторник к вечеру повалили бабки в Сберкассы и стали требовать обменять им 25 рублей на 10-ку, 5-ку и так далее, ну то есть паника пошла, которая мешала нормальному процессу обмена. Поэтому в среду я вызвал телевидение. Сидел передо мной молодой человек, и мы говорили с ним про этот обмен, разъясняли. И он говорит: «а вот идут разговоры и про 25 рублей». Я ответил, что могу уверить, 25 рублей мы и не собирались менять, и поменять ее невозможно, потому что это у нас самая распространенная купюра в обращении, ее год только печатать надо, – такой идеи у нас нет». Он в ответ спрашивает: «А чем вы это докажете?». А поскольку до этого я был в командировке в Саудовской Аравии, а там руки рубят жуликам и врунам и я вот: «руку даю на отсечение». А потом спустя полгода какой-то дурак написал, что я давал руку на отсечение, что ничего кризисного не будет».
Планы союзного правительства реализовались лишь частично: конфискационная процедура позволила изъять из обращения, приблизительно, 10,5 % от суммы наличных рублей. Эффект неожиданности реформы должен был помочь в борьбе с нетрудовыми доходами, фальшивомонетничеством, контрабандой и коррупцией, но на практике главным последствием реформы стала утрата доверия населения к союзному правительству.
Настоящие советские мафиози, надо полагать, покатывались со смеху, когда в выпусках новостей по телевидению видели бодро рапортующих об окончательной победе «над воровским сообществом» высоких милицейских чинов. Дело в том, что эти «нехорошие люди» уже давно осознали невыгодность хранения трудовых и нетрудовых сбережений в советских рублях, даже в крупнокупюрной разбивке. В 1990 г. почти свободно можно было менять советские рубли на венгерские форинты и польские злотые в конторах Внешэкономбанка. Обменная операция «рубль-форинт-доллар» или «рубль-злотый-доллар» приносила даже больший доход, чем операция «рубль-доллар-рубль», поскольку курс форинта и злотого по отношению к рублю был искусственно занижен. Каждый доллар по венгерской линии обходился советским миллионерам в три рубля, а по польскому каналу – в семь рублей. Цена продажи валюты на «черном» валютном рынке достигла 35–40 рублей за один доллар США против 24 – 25, 5 в начале января 1991 года.
Обмен
