Богу, Который и есть Любовь.
Любовь Божия простирается на все сущее в целом, объемлет каждое сотворенное существо. И главная составляющая этой Любви – сострадание, понимание, снисхождение к недостаткам других, терпение их немощей и слабостей. Господь любит каждого человека. Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных (Мф. 5, 45). Господь – это бесконечное милосердие и сострадание, Он скорбит о том, что мы сами причиняем вред своим душам – грешим, заблуждаемся, впадаем в малодушие, ереси, пороки. И часто так бывает, что добротой и терпением уже невозможно исправить человека: его, как глупого вредничающего ребенка, нужно строго наказать. Так ведь случается: родители и уговаривают капризное чадо, и просят, и задаривают подарками, а дитя все равно брыкается, ломает игрушки и дерзит взрослым. А стоит такого неслуха чуть наказать – он как шелковый становится, осознает, как можно поступать и как нельзя. Господь, как любящий Отец, наказывает упорствующих в своих грехах людей, попускает болезни и разные бедствия, чтобы пробудить в них совесть, омыть их душу в страданиях.
Священномученик Григорий (Лебедев), епископ Шлиссельбургский, разделяет любовь к людям на настоящую и мнимую: «Человек, запутавшись в жизни, внес свои извращения во все ее явления. Любовь стала служить утверждением самости и была тоже извращена… От поколения к поколению стало истребляться и понятие подлинной любви, и самое дело любви».
«На трапезе любви бываем у Самой воплощенной Любви, а любви не имеем друг ко другу. Странное дело! И заботы о сем нет. А сама любовь, без нашего усердия и старания и деятельности, не придет», – сокрушался святой праведный Иоанн Кронштадтский.
При отсутствии подлинной любви стали взамен ее появляться суррогаты. Самый чудовищный суррогат – это общепринятое человеческое понимание любви. Как писал священномученик Григорий (Лебедев), епископ Шлиссельбургский, любовью стали называть влечение людей друг к другу, которым они были наделены для чадорождения. Но ведь и животным присуще то же стремление. Чтобы так уж не бросалась в глаза эта оголенность, чтобы польстить человеческой ограниченности, стали говорить, что любовь эта духовна, возвышенна. Стали драпировать влечение всякими прикрасами, чтобы завуалировать его подлинную суть, называть его сродством душ, тяготением к идеалу и так далее. Но все эти прикрасы лишь до времени забавляют человека. Когда же влечение удовлетворено, мнимая любовь разлетается в прах, а вместе с ней исчезают и обманные драпировки.
Что в этом влечении общего с христианской любовью? Любовь к Богу и тяготение тел так же разнятся, как небо и земля, как дух и плоть.
На втором месте по распространенности можно назвать суррогат любви, основанный на гуманности, то есть на человеческом отношении к подобным себе, а также ко всему миру живых существ. Гуманность даже противопоставляют иногда служению Богу, считая, что служение человеку и есть действительная любовь. Но гуманность
