церемонии – возложения короны. Но если до того церемония проходила как-то уж слишком гладко, без огонька, то теперь сплетники могли поупражняться в злословии. Началась настоящая неразбериха. Епископы запутались в протоколе, и их замешательство не укрылось от королевы. «Скажите, что же мне делать дальше, а то никто из них не знает», – шепнула она Джону Тинну, помощнику настоятеля аббатства.
На плечи ей накинули золотую мантию и вручили скипетр. Несмотря на тихие протесты королевы, архиепископ нацепил ей рубиновое кольцо не на тот палец, едва не расплющив фалангу – после церемонии пришлось отмачивать руку в ледяной воде, чтобы его снять. Епископ Даремский не вовремя отдал ей державу, такую тяжелую, что королева чуть ее не уронила.
Однако само возложение короны прошло великолепно. Корона Святого Эдуарда, которой впервые короновали Карла II, оказалась слишком велика для молодой Виктории, поэтому извлеченными из нее рубинами и сапфирами украсили новую корону. Когда она увенчала изящную головку Виктории, лорды и леди надели свои золотые венцы, пуская по стенам солнечные зайчики. На улице грянули ружейные залпы, им вторили пушки в Тауэре, и весь Лондон загрохотал от радости. В королевской ложе рыдала герцогиня Кентская, но Виктория не смотрела на мать. Ведь там же, рядом со старенькой Шпет, тоже приглашенной на торжества, сидела Лецен. Сидя на троне, Виктория поймала ее взгляд, и они обменялись улыбками.
Во время принесения присяги соблюдалась строгая иерархия. Сначала перед королевой преклонили колени «духовные лорды» – архиепископы и епископы, затем их примеру последовали принцы крови. Престарелые дядюшки, покряхтывая, поднимались по ступеням к трону, снимали золотые венцы, произносили слова присяги, прикасались к короне, но вместо того, чтобы приложиться к руке племянницы, целовали ее в левую щеку. За ними выстроилась очередь, в которой насчитывалось семнадцать герцогов, двадцать один маркиз, девяносто три графа, девятнадцать виконтов и девяносто один барон. Прежде чем облобызать руку королевы, вассалы трогали ее корону, чуть не сбивая ее с головы.
Под ободряющие крики друзей по ступеням трона карабкался престарелый лорд Роулл, но упал, запутавшись в своей мантии. Не смутившись, бодрый старичок поднялся на ноги. Пришлось королеве встать и подойти поближе, чтобы облегчить ему задачу.
Все это время в аббатстве не смолкал гул сотен голосов. Гости обменивались остротами, присматривались, кто во что одет, подмечали малейшее нарушение этикета. А когда лорд-казначей Суррей начал швырять памятные медали, пэры бросились за ними, «как дети за черносливом». В невообразимой давке схлестнулись фрейлины, на полу тузили друг друга члены городского совета, ликовал сын герцога Ричмонда – урвал целую дюжину! Даже лорд Мельбурн, чье присутствие так ободряло королеву, выглядел неважно. Мучаясь животом, он еще с утра угостился опийной настойкой пополам с бренди. Как заметил будущий премьер Дизраэли, «венец пэра съехал ему на нос, полы мантии путались под ногами,
