есть до весны. Потом штат Кентукки оставит вас в покое. – Женщина подождала, пока Эшли не кивнула, молча соглашаясь со сложившейся ситуацией, и заговорила снова: – Как ты поживаешь, Эхо?
Шикарно. Просто фантастика. Хуже не бывает.
– Хорошо.
– Правда? – Она постучала пальцем по подбородку. – Однако годовщина смерти твоего брата, как я полагаю, могла вызвать печальные эмоции.
Миссис Коллинз внимательно следила за моей реакцией, а я тупо пялилась на нее в ответ. Отец и Эшли наблюдали за этим неловким моментом. Меня грызло чувство вины. Фактически это не был вопрос, так что отвечать на него совсем не обязательно. Однако желание угодить психологу накрыло меня, как приливная волна. С чего бы это? Она просто очередной терапевт из череды уже не раз сменившихся психоаналитиков. Одни и те же вопросы, обещания помочь. Потом специалист исчезал, а я оставалась все в том же состоянии, как и в первый день нашей встречи – сломленном и разбитом.
– Она постоянно плачет, – нарушил тишину писклявый голос Эшли. Вид у нее был при этом такой, словно мачехе не терпелось поделиться каким-то особо жареным фактом из жизни закрытого загородного клуба. – Эхо очень скучает по Эйрису.
И отец, и я повернулись, чтобы посмотреть на эту блондинку. Я хотела, чтобы она не останавливалась, в то время как отец наверняка мечтал, чтобы она заткнулась. Хоть однажды Бог да услышал мои молитвы, потому что Эшли продолжала:
– Мы все скучаем по нему. Так грустно, что мой ребеночек никогда с ним не познакомится.
И вот опять: добро пожаловать на шоу Эшли, спонсор программы – Эшли и деньги моего отца. Миссис Коллинз быстро записывала каждое неосторожное слово мачехи в мою папку, а папа тихо простонал.
– Эхо, ты хотела бы поговорить об Эйрисе на сегодняшнем сеансе? – спросила миссис Коллинз.
– Нет. – Похоже, это был самый честный ответ из тех, что прозвучал за сегодняшнее утро.
– Все нормально, – кивнула она. – Мы оставим это на следующий раз. Как насчет твоей мамы? Общалась ли ты с ней?
– Нет, – в унисон ответили папа с Эшли, в то время как я выпалила: – Что-то вроде того!
Когда они оба уставились на меня, я почувствовала себя начинкой сэндвича. Не знаю, что подтолкнуло меня сказать правду.
– Я пыталась дозвониться ей на каникулах.
Когда мама не ответила, я продолжала сутками сидеть у телефона, надеясь и молясь, что мама вспомнит о том, как два года назад мой брат – ее сын – умер.
Отец провел рукой по лицу.
– Ты же знаешь, что тебе запрещено общаться со своей матерью! – В его голосе звенела злость – он не мог поверить, что я рассказала терапевту о своем проступке, в который та теперь обязательно вцепится. Так и вижу, как социальные работники радостно выплясывают джигу в папиной голове. – Судебным решением! Скажи мне, Эхо, это был стационарный или мобильный телефон?
– Стационарный, – выдохнула я. – Но мы не разговаривали.
