фамилия, жителей Кройдона, носивших ее, было всего двое. Второй – семидесятилетний бездетный холостяк. Можете представить себе мое удивление, когда в трубке раздался ее голос. Была поздняя осень, холод стоял собачий. Она сказала мне – я помню каждое слово, словно это было только вчера: «Рэй, ты имеешь полное право бросить трубку. Но у меня нет никого, кроме тебя, и я не знаю, куда идти». Что прикажете ответить женщине, говорящей вам: «У меня нет никого, кроме тебя»? Я сразу понял, что судьба соединила нас навсегда. Я прыгнул в свой «остин» – да-да, не смотрите на меня так, в тот самый, что стоит перед дверью и по-прежнему на ходу, назло кретину соседу, – и помчался за ней. Вы не станете спорить, что жизнь доказала мою правоту, потому что спустя тридцать пять лет, сегодня вечером, я имею счастье делить эту несъедобную пиццу с тремя моими чудесными детьми и моим не-зятем.
Мы все на него уставились в молчании близком к благоговейному. Папа откашлялся и проговорил:
– Пожалуй, мне пора увозить Мишеля.
– Почему ты имел полное право бросить трубку? – спросила я.
– Об этом в другой раз, родная, если тебе все еще будет интересно. Эти воспоминания требуют от меня некоторых усилий, а сегодняшний вечер я бы предпочел завершить на веселой ноте, поскольку посмеялись мы на славу. Не хочется отходить ко сну в черной тоске.
– Выходит, в первой главе вашей истории, когда вам было между семнадцатью и двадцатью годами, это она тебя бросила?
– Он же сказал – в другой раз! – вмешалась Мэгги, не дав отцу ответить.
– Именно так, – подал голос Мишель. – Но все гораздо сложнее, чем кажется, – добавил он, поднимая указательный палец.
Есть у Мишеля эта привычка – поднимать указательный палец: так он тормозит поток мыслей, бушующий у него в голове. Он замолк, все мы затаили дыхание, и через несколько секунд он продолжил:
– На самом деле папа высказал желание больше ничего не рассказывать сегодня вечером. Я думаю, что в «другой раз» предполагает, что он может передумать… в другой раз.
– Мы всё поняли, Мишель, – остановила его Мэгги.
Добившись ясности, Мишель отодвинул свой стул, напялил макинтош, поцеловал меня, вяло потряс руку Фреду и изо всех сил стиснул в объятиях Мэгги. Исключительные обстоятельства – исключительные меры… В этих объятиях был дополнительный смысл: он воспользовался ими, чтобы прошептать ей на ухо поздравления.
– С чем ты меня поздравляешь? – так же шепотом спросила его сестра.
– С тем, что ты не выходишь за Фреда, – ответил ей Мишель.
На обратном пути отец и сын молчали, пока машина не остановилась под домом Мишеля. Наклонившись, чтобы открыть дверцу и выпустить сына, Рэй внимательно на него посмотрел и очень ласково спросил:
– Ты ведь ничего им не скажешь? Понимаешь, я должен сам рано или поздно рассказать им об этом.
Мишель, тоже пристально глядя на отца, ответил:
– Можешь спать спокойно, папа,
