этим. "Започин, мы за тобой", – добродушно усмехаясь, предлагали они, и кто-нибудь степенно вручал ему деревянную ложку, предварительно обтерев её полою рубахи. Похлебав кулеша, Сергей Леонидович старательно собирал дрова и с жадностью слушал рассказы косарей про разные страхи, про упырей да утопленников, а потом дома пересказывал их Павлуше. Но Павлуша только снисходительно морщился и иногда пощипывал его за мочку уха.
После окончания работы косари получали увеличенную порцию водки, ужинали рано и после еды со сложенными косами на плечах расходились по своим весям. Шествие их, не смотря на усталость, сопровождалось обыкновенно хоровым пением, и Сергей Леонидович смотрел им вслед до тех пор, пока слух ещё различал звуки уносимой расстоянием песни…
И теперь было как будто всё то же, но уже чего-то недоставало – наверное, детства, решил Сергей Леонидович. В душистой темени он возвращался в дом, остаток ночи просиживал над книгами, вставал поздно и без всякого дела гулял по окрестностям, но лишь смеркалось, снова усаживался под лампу. Грешным делом Александра Николаевна стала подозревать что-то нехорошее, антиправительственное, и несколько раз как бы невзначай входила к нему в комнату, чтобы посмотреть, что именно он читает. Однако опасения её не оправдались – Сергей Леонидович читал книги по праву. Но студент в те годы уже по самому своему названию возбуждал подозрения. То и дело приходили страшные известия – то в Скопине полиция раскрыла революционный кружок, то в Тамбове какая-то курсистка Боголюбова стреляла в жандармского полковника, то в экипаже вице-губернатора обнаружили адскую машину, которая не сработала по чистой случайности.
– Ты хотя бы держись подальше от всего этого, – умоляла сына Александра Николаевна. – Да, и вот что ещё, – добавила она. – Надо бы съездить к Михаилу Павловичу. Это уже, друг мой, верх неприличия, ты уж меня прости.
Храмовый праздник в Соловьёвке приходился на 6-е августа, и это было настоящее бедствие, потому что подступала пора сеять озимые. Сергей Леонидович совершенно не представлял себе причин, по которым Соловьёвской церкви предками его было избрано именно это храмонаименование. Если они и существовали, то к этому времени уже совершенно забылись. А, может быть, и правда изменился климат, как утверждали старики в деревне, и в старые времена праздник выпадал до сева. Как бы то ни было, а работа останавливалась на три дня, и крестьяне, обычно столь ревностные к страде, откладывали все хозяйственные доводы. То, что творилось в селе в эти дни, так же мало походило на свет Фаворский, как пламень судовой кочегарки.
Уже накануне из соседних деревень народ тянулся в приходское село и толпился в ближайших к церкви избах, а некоторые особенно уважаемые члены общества имели постой даже у отца дьякона.
После заутрени отец Андрей Восторгов и отец дьякон Зефиров обходили дворы и праздничным делом угощались так, что к полудню еле держались на ногах…
Утром
