жара быстро превращала во что-то такое, чего уже никто не решался стронуть с места. Гуще всего могилы располагались вблизи столовых, булочных и молочных, куда горожан гнал голод.
– Знатно наяривает, – сказал Зяблик, когда до заветного подъезда осталось уже не больше десяти шагов. – Вот только что за мелодия, не могу понять.
– Классика какая-то, – сказала Верка.
– А что аггелы петь любят? – спросил Смыков, искоса глянув на Зяблика.
– По-разному. От настроения зависит. Когда веселые – псалмы задом наперед. А когда злые – «Вставай, проклятьем заклейменный…». Ну что, зайдем?
– Зайдем. Вроде все спокойно.
Музыка смолкла, едва только сапоги Зяблика забухали по лестнице. У дверей квартиры вперед протиснулся Смыков и деликатно постучал.
– Прошу прощения. Это опять мы вас беспокоим. Есть один небольшой вопросик…
Девушка открыла почти сразу, и на ее лице не было ни прежнего недоверия, ни страха. Казалось, она даже обрадовалась гостям.
– А я только что вас вспоминала, – сказала она, улыбаясь скорее наивно, чем дружелюбно. – Это вы, наверное, недавно стреляли?
– Мы, – признался Смыков. Его завидущие глаза уже успели заметить приткнувшийся в коридоре мешок, набитый похожими на поленья корнями маниоки и развешанные на кухне длинные низки копченой саранчи. – Богато жить стали. Никак бабушка вернулась?
– Нет, не вернулась, – вздохнула девушка. – Осталась я одна… Да вы проходите, пожалуйста. У меня еще чай не остыл. Вы морковный пьете?
– Пьем, если с салом, – буркнул Зяблик.
– Сала нет. А маньками жареными угощу. И медом диким.
– Откуда такое богатство? – прежде чем пройти на кухню, Смыков успел мимоходом заглянуть и в зальчик, и в санузел, и в кладовку.
– За бабушку приданое. Она в Лимпопо замуж вышла.
– Приданое жениху дают. Вместе с невестой, – важно сказал Цыпф. – А жениху за невесту – калым.
– Ну, значит, калым… Вот почитайте, – она протянула свернутую в трубку шкуру какого-то некрупного зверька.
– Ого! – удивился Смыков, разворачивая свиток. – Кровью писано. Вроде как с дьяволом договор.
– Это бычьей, а не человеческой, – объяснила девушка, раздув в очаге угли и бросив на них горсть щепок. – Больше-то в Лимпопо писать нечем. Вы вслух читайте.
– «Здравствуй, дорогая внучка Лилечка, – начал Смыков, с напряжением разбирая нечеткие, расплывшиеся на мездре буквы. – Извини, что долго о себе весточки не подавала. Оказии не было. А нынче один хороший человек в ваши края собирается. Он тебе мою записочку передаст, а к ней кое-что в придачу. Так уж, родненькая, повернулась жизнь, что на старости лет я замуж вышла. Супруг мой, хоть и арап некрещеный, но человек незлобивый, хозяйственный. Коров имеет столько, что и не сосчитать. Меня жалеет. Обещал старшей женой назначить. Их у него уже три есть,
