слезали с кроватей и ходили туда-сюда. Вдобавок до самого утра по крыше молотил дождь.
Затем был подъем под вой сирены, огромные очереди в туалеты и умывальники, сутолока у кормушек в столовой. Сейчас мне ужасно не хватало чашки крепкого кофе.
– Зачем эту ерунду взял? – шепнул мне сосед слева.
– Какую? – Я не без труда повернул свою больную голову.
На меня смотрел рыжий боец с бледной кожей и неестественно широко поставленными глазами. Брови и ресницы у него тоже были рыжими, почти незаметными. Он походил на грустного лягушонка.
– Вот эту. – Он постучал пальцем по батарее разрядника, которая висела у меня на ремне. – Намучаешься с ней. А применять нельзя – кругом свои, все в воде. Зря.
– Так ведь гидрокостюмы… – растерялся я.
– Почти все дырявые. И у тебя будет дырявый. Зря взял.
– Не знаю… – Я еще больше растерялся. – Может, пока оставлю в казарме?
– Ты что! Пропадет – вычтут уцим из выслуги. Таскайся теперь с ней. Вечером сдай обратно на склад.
– Ага. Слушай, а…
– Тихо! – шикнул рыжий. – Сейчас накачка будет.
Перед строем появился офицер в серой форме, без шлема и оружия. Он мне сразу очень понравился – пожилой, благородный, с хорошей классической сединой на висках. У него было честное лицо, оно располагало к душевному разговору.
Наверно, мы тоже ему нравились. Он смотрел на нас по-отцовски. Нет, скорее, как смотрит учитель на повзрослевших учеников. Смотрел без суеты, без спешки, успев каждому заглянуть в глаза.
– Вижу, есть новички, – произнес он с легкой грустью. Я невольно подобрался, но он глядел куда-то мимо.
– Цивилизаторы! – сказал он громко, веско, чуть с хрипотцой. – Не ваша вина в том, что вы тратите лучшие силы тут, на роковой земле, погрязшей в подлой крови, злобной жестокости и несправедливом угнетении наций друг другом! Вы могли бы сейчас возводить огромные и разнообразные города! Или конструировать автоматические машины и приборы! Или гениально создавать всякие талантливые шедевры, чтобы счастливая радость рождалась на глазах наших дружеских собратьев!
Только что был добрый душевный папочка – и вдруг туповатый докладчик, профессиональный метатель лозунгов. Не очень, впрочем, профессиональный. Я с удивлением посмотрел на седого офицера. И сразу заметил – в глазах у него появилось что-то деревянное, несгибаемое, дебильное.
– …Но пришло суровое время, и оно живет по своим законам, – продолжал «папочка». – Вам нашлась смертоносно опасная работа в водавийских болотах, чтобы и тут засияло солнце разумной человечности. Этот непосильно суровый труд вы осилите на пределе нечеловеческих возможностей, потому что больше некому это совершать. Вы вернете мирное счастье этой трагической земле, задыхающейся в невинной крови умирающих жертв…
Пожилой и благородный, похоже, сам плохо понимал, что говорил. Зато экспрессии в его голосе было выше крыши. Я вспомнил – мой сосед назвал это представление
