Ильич, стала носить имя Стефана Пермского.
Трагедия нашей истории в том, что мы никак не хотим воспринимать ее такой, какая она есть. Если не остановимся – все повторится сначала. До абсурда, до бесконечности. Будем казнить друг друга за веру. Каждый, истово проповедуя, будет сокрушать чужого кумира, думая, что оберегает своего… Я убежден, – думал Герой, глядя на вьюгу за окном, – что никто на небе не сидит и ничего эдакого с нами не вытворяет. Такого нет. Но есть Вечность. Она и посылает нам испытания. И этот Бог един. У него не бывает нации. Достаточно обратиться к библейской мудрости. Кто спасся на Ноевом ковчеге? Там каждой твари по паре было. И были там мужчина и женщина никакой национальности. Там не было негров, русских, украинцев, коми… Там был человек как таковой. Сам себя Стефанов считал безбожником. Но своя молитва у него была. На все случаи одна. Состояла она из единственного слова: «Разберемся!»
…Именно поэтому однажды он, тогда еще молодой партийный секретарь, однажды очутился в Софийском соборе.
Экскурсовод издали рукой на храм показывает:
– Памятник древнерусского зодчества, главное церковное и общественное здание Киевской Руси. Заложен в тысяча тридцать седьмом. С тысяча девятьсот тридцать четвертого стал музеем-заповедником. Пятинефный тринадцатикупольный кирпично-каменный храм, в одиннадцатом веке украшен величественными фресками, мозаикой. Но, уж извините, внутрь сегодня с экскурсией не попасть, идет церковная служба…
И верно. Собор огромный, а народ на улице стеной стоял. Стефанов к жене повернулся:
– Попытаемся?
Та, смерив взглядом толпу, покачала головой:
– Иди один.
Он шагнул вперед и растворился в человеческой реке. Она внесла его своим плавным, неспешным течением в собор, поставила напротив иконостаса. Так он там и простоял часа три. Партийный. Молодой. А потом, когда людской поток вынес его из собора на площадь, он, очнувшись, сказал себе:
– Я понял: если рушится всё, остается Вера.
И когда в перестроечной лихорадке общество пустило под откос привычные идеалы, второй секретарь обкома оказался у Патриарха Московского и Всея Руси Алексия Второго.
– Разве справедливо, что край Стефана Пермского утратил свою епархию?
В патриархии святые отцы, поднаторевшие в искусстве советской дипломатии, пытались скрыть замешательство и радость: виданное ли дело – обком партии печется о создании епархии!
– Вот письма, обращения людей, – Стефанов хлопнул ладонью по увесистой пачке бумаг. – Подберите нам толкового епископа.
– Нет, – возразил патриарх, – у вас свой найдется.
– Хорошо, – уступил Стефанов, – будем помогать ему. Всякую веру разорили, будем хоть эту поддерживать.
…Чай давно остыл. Стефанов вспомнил, как патриарх извинялся, что не может-де гостю предложить северный, ижемский, чаек. Конечно, Алексий Второй шутил.
