день вертолет, подгоняемый ветром, летел к нефтяникам, которых тоже уже начинало лихорадить. Но здесь Стефанов купался в океане любви (ведь их город строил и он!). Глотая подступивший к горлу комок, хмуро ронял:
– Все равно я вас люблю больше, чем вы меня.
Я видела его среди сильных мира сего. Герой вел себя с ними, как равный, привычно и просто, не шакаля и не лизоблюдствуя. На многолюдном совещании член Российского правительства путался в словах. Герой поспешал ему на помощь, терпеливо подсказывая:
– Владимир Степанович хотел сказать, что…
Тот имел вид барина, откушивающего взбитые сливки, а у Стефанова было серое от усталости лицо, обветренные, в кровь истрескавшиеся губы. Оба – ровесники…
В правительственном самолете Стефанов незаметно для самого себя задремал, сидя напротив вице-премьера. Тот по-восточному невозмутимо философствовал, глядя на спящего:
– Я родился на высоте двух тысяч метров и отлично знаю, что когда человек поднимается в гору, подъем рано или поздно кончается, надо быть готовым к спуску, – и кивок в сторону спящего. – Он всегда берет на себя больше положенного, сохраняя при этом мужскую позицию. Дай Стефанову чуть шире пространство, как бы он развернулся! Орел в полете не спит, а волк, готовясь к схватке, во сне копит силы…
Банкир самого крупного частного банка Франции, в глубине души не переставая удивляться происходящему, обменивался со Стефановым верительными грамотами:
– Не требуя гарантий от Правительства России, я счастлив серьезной возможностью предоставить валютный кредит напрямую. Прогрессивный руководитель – лучшая гарантия. По пальцам можно пересчитать регионы, где возможны такие инвестиции.
Стефанов прищурился, как прицелился:
– Европа еще не подозревает, что она начинается с Коми…
Я видела его среди детей. Стефанов и с ними вел себя, как равный, без напускного панибратства и фальшивого сюсюканья. В министерстве образования его за глаза и в глаза называли: «Главный инспектор просвещения», в Минздраве – «Главный врач». Лесть была правдой.
Да, он приезжал в детский дом, читал плакат «У нас ходят только в тапочках!», снимал ботинки и шел в носках. Да, он заходил в плохо протопленный класс, видел налегке одетых первоклашек и мчался прямиком к окну закрывать форточку. Это была привычка, выработанная частыми посещениями детских садиков, яслей, лицеев, интернатов, школ. Он скрывал нежность под напускной иронией:
– Свежие идеи только от стажеров и услышишь…
Но еще чаще я видела его среди чиновного сословия, директорского корпуса. Нефтяники, угольщики, газовики, авиаторы, дорожники, аграрии, строители… Стефанов и здесь говорил каждому «ты». Доверительно и пытливо одним, нетерпеливо и требовательно другим, насмешливо и едко третьим, грубо и непримиримо четвертым.
