на остров Филоэ.
Филоэ очень хорош. Это небольшой островок, на котором прекрасно сохранился древний храм, посвященный Изиде. Портик, еще как видно не оконченный и целые галереи колонн! Мы опишем его на возвратном пути, когда займемся исключительно описанием древностей. Колонны, храмы, пилястры так и сквозили на прозрачном небе; Нил тут тише и покойнее; природа роскошнее, чем где-либо до сих пор; на противоположной стороне островок Битче; на нем также развалины. Это место избрано для действия в «Тысяче и одной ночи»; действительно, тут есть, где разыграться фантазии. Мы провели ночь на бивуаках, но на другой день, силой угроз, подвинули все власти к деятельности необычайной; часам к 8 утра все было готово и при легком попутном ветре, мы двинулись вперед.
Портрет Сева (Солиман-паши), рис. Тим, рез. Д.
Глава VII. Нубия вдоль Нила
Нубия, – страна людей «диких, сильных, вооруженных огромными щитами и мечами», – говорили древние. Теперь такой Нубии здесь не ищите. От древней ее известности остались только нагота и черный цвет кожи народа. Нубийцы слабы, немощны и довольно тихи. Правда, они вооружены еще маленькими копьецами, иногда даже напитанными растительным ядом; но Мегемет-Али очень поусмирил их и только весьма немногие деревни ускользнули от общего налога, скрывшись в диких и недоступных для солдат горах.
Горы здесь ближе подходят к берегам. Двумя узкими лентами тянутся обработанные полосы земли по обоим берегам Нила, и недалеко за ассуанскими порогами песчаники опять сменяют граниты.
Ветер к вечеру становился тише и тише. Как хорош вечер! Солнце западало за Ливийские горы, которые покрылись каким-то золотистым паром; между тем, вершины противоположной, аравийской гряды уже темнели, хмурились; подошвы были бледного, побежалого цвета; на них рисовались яркой, живописной зеленью пальмы и кустарники акации, которые при дневном свете вообще невзрачны. Но вот солнце скрылось совсем, только алая полоса осталась по закате; на ней ливийские горы очерчивались резкими, ломаными линиями. Небо было чистого, высокого цвета сафира, ни облачка на нем; мне даже было досадно, зачем так пусто оно; но вот на востоке засветилась звезда, другая, и вдруг все небо заискрилось; настала ночь: все это совершилось быстро; тихо скользили наши четыре дагабии по гладким волнам Нила; паруса едва надувались легким северным ветром. Была тишина окрест; арабы сидели, поникнув головой, как будто ночь давила их к земле, наводила тоску больше чем день: это не то, что кочевые племена киргизов или монголов и даже негров, которые оценили бы вполне красоты подобной ночи, и несмыкаючи глаз провели бы ее под звездометным небом. Действительно, хороша была эта ночь; на земле все было таинственно, полу-темно, как будто земля говорила: мне так лучше, виднее небо.
От чего же и я, подобно арабу, грустно гляжу на ночь, анатомически исследую ее? Так ли я описывал подобные ночи, так ли я проводил их, так ли наслаждался ими? Я сознаю
