Чернореченский меня спас, он медведицу заколол, – затараторил Ростислав, рукой показывая на убитого зверя, вокруг которого, жалобно скуля, бегали медвежата.
– Поменьше, чем мой, будет, – рассматривая тушу медведицы, хвастливо бросил Найден.
– Значит, завалили-то медведя? – спросил Димитрий, поднимаясь на локтях.
– Найден его с первого удара прямо в сердце, – с уважением в голосе подтвердил Первак.
– А я вот с первого-то раза промазал, мечом пришлось добивать.
– Говорил я тебе, надень броню, – не смог удержаться от упрека Первак, помогая Гордею перевязывать князя, – теперь зараза такая заживать долго будет. Звериная рана не то, что от меча, – дольше затягивается.
– Ну, раскаркался! – возмутился Пахомий. – Заживет, и следов не останется, не впервой.
– Что ж ты, Ростислав, убег-то? – как можно мягче спросил Димитрий Заозерского князя.
– Я больше так не буду, честное слово! – опять глотая слезы, прошептал мальчик. Его искреннее раскаяние тронуло Димитрия.
На поляне показался Гаврила, красный от долгой и быстрой ходьбы. Тыльной стороной ладони отирая пот со лба, он в недоумении остановился перед медведицей:
– Вот это да! Откуда ж здесь мамка с сосунками? Видать, мы на границе их владений: ельник, видать, хозяина удел был, а дубрава – медведицы. Я холопам приказал бурого к саням тащить, велю, чтобы потом и за медведицей пришли.
– И медвежат пущай возьмут, мои будут, – капризным голосом пропел Ростислав, он опять превращался в баловня.
– Да, знатные ловы, ох, знатные! – Гаврила светился от радости. Два медведя за один раз, да в схватке один на один с такими богатырями, он и не ждал того. Будет, что порассказать.
Димитрия подняли на ноги:
– В седле-то ехать сможешь? – участливо спросил Пахомий.
– Смогу, вон уж и кровь почти не сочится.
– Нет, – сказал Первак, – хуже может стать, надобно князя в сани положить.
Пахомий что-то хотел возразить, но Гордей встал на сторону Первака:
– Не храбрись, княже, поезжай в санях.
Гордей был воем угрюмым и неразговорчивым, не лез ни к кому с советами, пока его о том не спрашивали. Князь доверял ему как себе, уже готовый отмахнуться от Первака, он согласился с Гордеем:
– Ну, сани так сани.
IV. Во грехе.
Димитрий лежал в жарко натопленной горнице на широком дубовом ложе. В комнату со смущенной улыбкой робко заглянула Улита.
– Хвораешь, князь? А мы вот перевязать тебя пришли.
Вслед за княгиней в горницу вошли две старухи с большими крынками и широкими льняными лентами в руках.
– Да не стоит, меня и Гордей перевяжет. Не велика беда, я уж сдюжил, – смутился вниманием Димитрий.
– Разве же гридень сможет лучше бабы перевязать, нешто рука воя нежней моей будет? – с напускным возмущением всплеснула руками княгиня,
