правило, составляется раз навсегда и изменяется разве из-за перебоев с какими-то продуктами), приготовленная с соблюдением ритуальных отличий: освященные фрукты и мед, куличи и пасхи, поминальные и масленичные блины, коливо в Великий пост – даже пища приносит ощущение красоты и подлинности благословляемого Богом бытия; так материальное перетекает в духовное. «Боже мой! – шепчет паломница, глядя на умиротворенных монахинь, снующих посреди цветов и сосен: – На земле в раю живут и после смерти в рай попадут!»
Единство обладает огромной самостоятельной силой: брат от брата укрепляем, все за одного и один за всех, жизнь обществом, в коем одно сердце и одна душа, Один Отец – Бог, и одно отечество – Иерусалим небесный.
Но, конечно, не всё и не всегда гладко и красиво. Летописи и хроники фиксируют всё яркое, достойное памяти: закладку фундамента, окончание ремонта, постриги, встречи архиерея, кончины насельников, а мелочами, как правило, пренебрегают, хотя из них и складывается повседневная жизнь. К примеру, перед каждым большим праздником случается небольшой конец света: машина, которая везет священника, ломается на полдороге, от пьяного пастуха разбредаются коровы, у м. Е. сердечный приступ, из-за грозы отключается электричество… Поразительно, что к началу всенощной всё устраивается: машину с батюшкой притаскивают на буксире, коровы, нагулявшись, возвращаются, м. Е. от укола становится лучше, включают электричество, а сердца переполняются благодарностью: испытания сближают и дают урок помощи Божией.
Но вот архимандрит Киприан (Керн), человек ученый, книжник, но несомненный монах по мироощущению, говорил об ужасе общежития: монашество – это беспросветный физический труд, это окружающая среда безграмотных мужиков, это сфера интересов о сегодняшней трапезе, о монастырских новостях, о том, кто завтра служит и т. д.{87} В самом деле: ведь семью (как и родителей, сестер, братьев) не выбирают; а ну-ка выпадет мыкаться всю оставшуюся жизнь с совсем чуждыми людьми, с которыми никогда бы по личной склонности не сошелся, как говорится, на одном километре?
В монашеской семье непременно придется телесно и житейски соприкасаться с теми, кого Бог пошлет, в том-то и премудрость, потому что нельзя спастись в благоустроенном одиночестве. Первые христиане зажглись мгновенно, а нам всё надо наживать, обучаясь, в длительном душевном подвиге. Жалеть издалека – пожалуйста, хоть все человечество – очень просто благоволить и сострадать тем, кто не касается моей свободы. Еще проще дружить по сродству взглядов и увлечений; уже идут разговоры, чтобы и церковные приходы устраивать по интересам, вроде клубов, как на Западе: здесь собирается, к примеру, молодежь, там творческая интеллигенция, отдельно технари, за углом крупные предприниматели, а в храме близ рынка мелкие…
Но для христианина ценно не обоюдное наслаждение взаимопониманием, а духовный рост, внутренняя работа, ограничение самости. К. Леонтьев, который жил среди монахов и сам принял монашество,
Архим. Киприан (Керн). Воспоминания о митр. Антонии (Храповицком) и епископе Гаврииле (Чепуре). М., 2002.
