href="#c_143" type="note">{143}.
Обитель преподобного Корнилия Комельского, пользовавшаяся при устройстве покровительством великого князя Василия Ивановича, по-видимому, получала помощь стабильно и регулярно, так что преподобный даже включил в устав положение о милостыне, которое запрещало, ради сохранения общежития, самим благотворителям распределять пожертвования между братиями и предостерегало монахов, сборщиков милостыни, от злоупотреблений, приравнивая любое присвоение общего братского достояния к святотатству{144}.
Безупречнейший нестяжатель, преподобный Нил Сорский, считавший даже украшение храмов, златы и сребряны сосуды священныя, непозволительной роскошью, и тот допускал взимание милостыни; он понимал, что принцип жить трудами своих рук таит в себе куда более душевредную необходимость рассчитывать цену, заботиться о прибыли, извлекать корысть и вникать в хитросплетения экономики.
Независимости от благотворителей не бывает, считали такие безупречные настоятели, как Угрешский Пимен и Валаамский Дамаскин. Несомненно, Бог так и устраивает, чтобы одним предоставить возможность доброхотным даянием восполнить недостаток дел, а других через благодарность побудить к человеколюбию и снисхождению. Нестяжательнейший Кирилл Белозерский писал князю Андрею Можайскому: милостыньку бы по силе давали: понеже, господине, поститися не можете, а молитися ленитесь…{145}
Забытая, ныне вновь обретаемая культура общения с благодетелями состоит в том, чтоб не возноситься своим благочестием, не поучать и не судить, а искать повода проявить участие и ласку. Однако, всячески угождая, не следует уподобляться, по выражению Нила Синайского, молодым псам, весело махающим хвостом, ласкаясь к бросающим кость, и не льстить, приписывая порочным всякую добродетель{146}, но сохранять независимость и достоинство. Замечательно отвечал о. Моисей Оптинский жертвователям, недовольным гостиничным обслуживанием: «Мы думали, вы оказываете нам благодеяния ради Бога, а если от нас, грешных, ожидаете воздаяния, то лучше и не оказывать благодеяний, потому что мы, убогие и неисправные, ничем не можем воздать за них». В тексте жизнеописания тут оговорка: конечно, в этом случае о. архимандрит знал, с кем он имел дело{147}.
Всякий обучается этой науке самостоятельно, употребляя терпение и молитву. Не следует вымогать, клянчить, утверждал архимандрит Пимен, особенно для личного употребления; он так и не принял мебель красного дерева, которую навязывала в настоятельские покои вдова купеческого звания{148}. Ювелирной тонкости и осмотрительности потребовали от него аккуратно выстраиваемые отношения с богатым мануфактурщиком, которому Угреша обязана всеми перестройками и прочным материальным благополучием; о. Пимен сумел стать для Павла Матвеевича Александрова, человека достойного, умного, но отнюдь не простого и доступного, необходимым другом, духовником и наставником, проводил его в путь всея земли, и один Бог знает,
А. М. Муравьев. С. 72.
Цит. по: И. М. Концевич. Стяжание Духа Святаго в путях Древней Руси. Изд-во Московского Патриархата, 1993. С. 151.
Цит. по: Иноческий быт в описании Нила Синайского. В сб.: Сокровенный сердца человек. Жизнь и труды священномученика Серафима (Звездинского). СПб., 2002. С. 126.
Прп. Моисей. Свято-Введенская Оптина пустынь, 2004. С. 170–173.
Архим. Пимен. Биографический очерк. Свято-Никольский Угрешский монастырь, 1998. С. 73.
