фуршетного подкреплялись. То обстоятельство, что контингент играющих постоянно обновлялся и за столом всегда были свободные для желающих места, было отмечено Шуховым как характерная особенность этой сложной и малопонятной национальной корейской игры.
Ю и О везло просто фантастически и, чтобы соплеменников да коллег своих не обижать, стали «хулиганить» они безбожно, но правда образом таким цели так и не достигали своей: почему-то только круче фартило. Либо сбрасывали карты партнёры, не ощущая блеф, либо открывались, но проигрывали обязательно.
Росли денежки возле Ю и О со скоростью, прямо скажем, невероятной, а когда их так много стало, что даже стали игре мешать, поручили фартовые гвардии капитану Круглову с выигранной советской валютой нянчиться. Сложил он ровненько и аккуратно пачечку к пачечке и затем добросовестно всё это добро в наволочки поместил от подушек. Поработал чётко и от души капитан, место для игры высвободив наконец вполне.
С работой офицер по-военному блестяще справился, и вскоре на полу неподалёку легли четыре белых параллелепипеда, очень напоминающие обшитые почтовые посылки. Благо, что в люксе подушек достаточно было и, соответственно, дефицита в наволочках не ощущалось. И хотя никем из присутствующих везение такое не осуждалось, однако всё равно, очень фартовым было не по себе. Стыдновато. Вот и решили заканчивать О и Ю.
Только встали они, как в этот самый момент в номер вошёл мужчина. Был он не корейской национальности и потому привлёк вниманье к себе. Человек напоминал собой обтянутый кожей вопросительный знак, только очень худой и сутулый очень. И ещё национальность имел какую-то непонятную. И кавказскую вроде, и не кавказскую. А уж маленькие глаза на лице морщинистом, угольками горели так, что от их взгляда хотелось ёжиться
Ю узнал эти глаза. Принадлежали они тому самому горскому еврею Хасиду, который ему «Чо» бриллиантового проиграл. Как и все, кто увидел Хасида, Ю ощутил чутким сердцем холодок, от него идущий. Тонкая душа корейца всем своим существом почувствовала приближение беды и тут же потребовала забирать деньги и уходить скорее.
Несмотря на глубокую внутреннюю неприязнь к картёжному шулеру и сильное желание надрать его ещё разок, Ю послушался своего сердца и решил не играть больше. Имитируя радость встречи и желая тем самым посильнее досадить картёжнику, он воскликнул, расплываясь в улыбке:
– Ба-а! Господа! Товарищи! Вы только поглядите, кто к нам пожаловал! Это ж Хасид – друг мой! Самый добрый и самый богатый в мире волшебник! Денежки нам принёс!
Ю встал и по-братски обнял сутулого.
– Пойдем, Хасид, выпьем за встречу, – сказал Ю и повёл шулера к фуршетному столику. Затем, откупорив бутылку коньяка, в пять высоких фужеров разлил его. Ю, О, Хасид и офицеры дружно буль-буль сделали.
Еврей крякнул, проглотив коньячок, и, закусывая лимоном, спросил шутливо:
– Как тебе,
