Дядя Генри, старший брат отца и последний здешний приходский священник, был забавный старик, холостяк, жил среди своих книг. Можно сказать, эдвардианский тип. Дом всегда казался мне мрачным – полно темной мебели, масляных картин с изображением убитых птиц, пахнет сухой гнилью… Купившему его Бобу Фримену пришлось вбухать сюда кучу денег. Все было в ужасающем состоянии. Епархиальный архитектор чуть в обморок не упал, почти проклял дом, поэтому церковь его постаралась скорее продать. Не знаю, сколько Боб выложил в конечном счете, хотя, может быть, заключил выгодную сделку, особенно если учесть, что цены с тех пор взлетели выше крыши. Лейзенби наверняка видит шанс сколотить деньгу. Но Сара права, местная молодежь не может себе позволить покупку. Почти все молодые люди покинули деревню. Остались одни старики, которые не хотят суетиться, намерены здесь умереть.
Маркби вдруг замолчал, как бы смущенный собственной болтливостью. «Пусть он не понимает, почему Ева решила просить его вести к алтарю Сару, – подумала Мередит, – а я понимаю. Хорошо выглядит, хорошо говорит, принадлежит к старой здешней семье. Она выбрала его на эту роль по тем же соображениям, что и Эллиот, выбравший ее для своей мыльной оперы: нужен класс».
Вслух она сказала:
– С одним местным жителем я познакомилась. С гончаром Филипом Лорримером.
Когда прозвучало это имя, настала тишина, как иногда бывает среди общих разговоров, после чего слова падают в застывшую бездну. Атмосфера мигом изменилась. Сара заерзала, Лейзенби насторожился, Рассел резко выдохнул:
– Ух!
– Не знаю такого, – нахмурился Маркби. – Гончар, говорите? Давно тут живет?
– М-м-м… да. Забавный парень, – вымолвила Ева. – Кажется, прожил около года до того, как Роберт купил дом священника. Свободный художник, если его можно назвать художником. Лепит глиняные горшки, пепельницы, кувшинчики для сливок, всякое такое, с надписью «на память о Девоне» или еще что-нибудь в том же духе. Продает в округе, более или менее зарабатывает на жизнь. Впрочем, не столько, сколько зарабатывал бы художник или скульптор.
– Или актер? – довольно язвительно добавил Эллиот.
– Вот именно, – невозмутимо подтвердила Ева. – Вообразите, глиняные горшки!.. Так или иначе, – она изящным взмахом отмела тему керамики, – по-моему, у них ноги разные.
– Что? – прыснула Мередит. – У глиняных горшков?
– Нет, дорогая, у гончаров. Потому что одной ногой они крутят гончарный круг. Может, пойдем в гостиную кофе пить?
В гостиной Мередит оказалась рядом с Лейзенби на экзотическом диване. Лючия, поджав губы, разнесла по кругу поднос с кофейными чашками. Лейзенби осторожно наклонился к Мередит, как к домашнему животному с неизвестным характером.
– Как я понял, вы давно не видели Еву, но наверняка смотрели ее фильмы. – Он взял чашку черного кофе.
– Конечно, все смотрела, – подтвердила Мередит, тоже
