Чего уж…
– А если так – нельзя? – Марфа перестала кашлять, но краснота с глаз ее не спала. – Может быть, запретишь моему сыну снова поступать?
– Почему? – хмыкнула Мария. – Даже хорошо, от чего же, – трясла она плечами в тихом отрывистом смехе. – Было бы желание – побольше ума набраться. Только, скажи, сколько можно мозолить глаза учителям? На юридический теперь, как на медицинский – все туда бросились! Конкурс – ни связи, ни деньги не помогут.
– Твержу своему сыну – дай! – протрубила сверху Марфа, сбрасывая вниз пепел. – И все пойдет, как по маслу. Отец его, царство ему небесное, оставил сколько надо. Упрямится. Сам, говорит. А сам – какой уже год мается.
– Незачем идти на юридический, попроще бы отыскал, по зубам! – налегла Мария на горло, перекрывая кудахтанье курицы, вырывающейся из ее рук. – Да какой из Ёськи юрист, бог ты мой? Или не видно? Или не понятно, не тянет твой сокол, как тебе еще объяснить?!
Марфа силилась не упустить ни слова соседки, но до ушей долетали обрывки, и она нервничала и злилась:
– Что же получается? Уж если твой сын учился в столице, обязаны все мы перед ним и тобой стоять на задних лапках? Никак все нынче помешались на столице. Потянуло всех туда магнитом. И здесь, слава богу, живем! Есть и у нас институты. Филиалы открыли.
– Застрочила, как швейная машина, – сощурилась Мария. – Не сама ли признала – мается?! И еще не один год будет мозолить учителям глаза.
Но Марфа продолжала сверху вещать, как с трибуны, не слыша всего, что говорит внизу соседка:
– Сколько надо, столько и будет поступать! Тебе-то что? – пыталась она приоткрыть ворот жаркого халата, распарившись от напряженного разговора. – Ну и что с того, что с неба звезд мы не хватаем! Да все у нас зато есть не на один десяток лет. Знаю, от чего ты места себе не находишь и страх берет! Да – страх! Как же! Пока твой ученый Архимед протирал в столице штаны, мы тоже баклуши не били. Вернется от свекрови, бог даст, мать Кати – пойдем сватать дивчину… – соседка вовсе жаром запылала.
– Рехнулась! – определила Мария и припугнула кулаком рябую, вырывающуюся из ее рук. – Видит лиса виноград, да ноги коротки…
– Испугалась, поджилки трясутся, – вздувалась массивная грудь Марфы от удовольствия, что нашла уязвимое место заносчивой соседки. – Кто-то теряет, а кто-то находит…
– Раскудахталась и сама не знает, о чем тараторит. – Или не видела, Катерина сама приходила к моему Спартаку. Ступайте, сватайте! Только не видеть вам ее, как собственных ушей. Уступаю, ну-ка – испробуйте!
Тут Мария явно дала маху, с лихвой переусердствовала, что самой совестно стало, и спазм, точно комок, перекрыл ей горло. Сын ее не просто так встречался с Катей: наивные увлечения с каждым разом перерастали в серьезные чувства. И, кто знает, может быть, уже этой осенью суждено бы и свадьбу справить. Только, видит бог, она, Мария, против брачного союза. Собственно, против девочки она ничего не имеет, Катя – прелесть, славная, может войти в душу и стать
