Румянцева.
– Сергей Аркадьевич! Мы же дежурные. Чуть не забыли!
– Вы хорошо сделали, что вернулись. А то, если бы мы с Ириной Сергеевной за вас отдежурили, вам бы не рассчитаться. Шучу! Ладно, убирайте тут, а мы пошли. До свиданья. Не забудьте окна закрыть.
Выйдя из школьного подъезда, я пересёк улицу и остановился.
Наша школа стояла в высокой части города над склоном холма. Отсюда спускалась далеко вниз к его подножью дряхлая, ещё дореволюционная, каменная лестница, ведущая в гущу маленьких частных двориков и кривых переулков старого города. А стоило поднять глаза, как зрелище от горизонта до горизонта раскинувшегося миллионного «муравейника» всегда начинало будоражить воображение. Мне виделись миллиарды кем-то уложенных кирпичей, миллионы окон, тысячи квадратных километров железа и шифера на крышах, миллионы километров проводов, несметное количество всяких гвоздей, шурупов и прочих мелочей, которые были вкручены, вбиты, натянуты, вкопаны, замоноличены трудом поколений и поколений упорных людей. Количество всех этих элементов видимого мира стремилось к бесконечности. Глядя со своей возвышенности на прорезанный тускло блестящей лентой реки и затянутый сероватой дымкой от дыхания десятков тысяч моторов и топок современный город, я всегда говорил себе: вот оно, реальное воплощение истории! Она не что иное, как овеществлённый труд. Эта мысль переполняла меня собственной причастностью к человечеству. Наверное, поэтому я любил стоять здесь и смотреть на открывающуюся потрясающую картину.
Однако сегодня у меня было иное настроение. И я замечал только облупившуюся штукатурку зданий с пятнами сырости от протекающих крыш и гнилых карнизов. С разномастных трущобных балконов свисали гирлянды сохнущего серого белья. На замусоренных улицах с разбитым машинами и дождями асфальтом непреодолимо раскинулись огромные мутные лужи. По неопрятным тротуарам спешили по своим делам толпы мрачных, озабоченных, нервных людей. Казалось, каждый из них готов оттолкнуть, ударить любого, кто осмелится оказаться, пусть случайно, у них на пути.
Господи, какое же мы, всё-таки, зверьё!
3
Троллейбус резко дёргал и набирал скорость после остановок, весело завывая двигателем. Тормозил он тоже лихо. Пассажиры в салоне, как костяшки домино, стоящие друг за другом, валились то вперёд, то назад. Мой сосед при очередной остановке не удержался и, пытаясь поймать руками спинки кресел, по инерции тяжёлым снарядом пробил себе путь среди сумевших устоять пассажиров, едва не рухнув им в ноги. Все загалдели, ожесточённо ругая почему-то не водителя, а моего соседа. Несчастный, восстанавливая равновесие, негромко выматерился, потом извинился передо мной и другими. Я ободряюще ему улыбнулся.
– Ничего! Только и всего, что ногу мне отдавили. С кем не бывает!
– Словно дрова везёт, подлец!
Я покивал ему вежливо в ответ и начал осторожно продвигаться к средней двери, поскольку троллейбус уже подъезжал к «Площади интернационалистов».
Спрыгнув
