работой и не уходить от проблем, погружаясь в другие, а наоборот – развернуться к миру, почувствовать вкус существования в нём. На мои протесты, что мне на данный момент трудно оказаться где-то на чужой территории среди незнакомых людей, психолог отреагировал своеобразно:
– Вы навсегда останетесь жертвой, Монтсеррат, таков ваш удел. Вы – жертва, ведь продолжаете жить внутри сформировавшегося под гнётом страха вакууме, иллюзии. Я предлагаю вам всего лишь окунуться в другую историю, прочувствовать на себе перемены. Начать можно и с климатических изменений: из холода в жару.
Я невольно улыбнулась, проходя к стойке регистрации и становясь в очередь.
В тот день, когда психолог, Владимир Филиппов, вот так заявил, я вышла из себя. Холодно бросала седоволосому щуплому мужчине нелепые обвинения. Говорила о гордости, о чувстве собственного достоинства, которое, безусловно, испытываю, и при этом натыкалась на спокойный, внимательный взгляд зелёных глаз на бледном лице. Тонкие губы не проронили ни единого слова, пока я распиналась о мериле жизни вообще и всего сущего внутри меня в частности. Когда я выдохлась, мужчина сказал:
– Вам нужен отдых, прежде всего, от самой себя и того груза беспочвенных жертвоприношений, что вы уже сделали в своей жизни, начиная с Николя и заканчивая специальной операцией служб в банке.
– Почему вы так разговариваете со мной? Позволяете себе подобные вольности?
– Потому что я психолог, а вы – мой клиент. Мне важно, чтобы вы всё осознали сами, приняли мир таким, каков он есть, называли чёрное – чёрным, а белое – белым. Чтобы научились отличать тон жизни от тональности жертвенности.
– И отдых что-то решит? – хрипло спросила я.
Филиппов поднялся из кресла, налил в чистый стакан воды из безупречного прозрачного графина, подошёл ко мне, протянул ёмкость, и, когда я приняла её, уселся рядом.
– Ваша проблема не в том, что произошло с вами два месяца назад в банке. Это всего лишь страшная случайность, усугубившая ваше общее восприятие. Трагедии могло и не произойти, но ваша личность продолжала бы трансформироваться, появились бы фобии, и этот процесс был бы необратим.
– Я боюсь, – призналась я, вертя стакан в руках.
– Чего?
– Мне страшно оказаться в незнакомом месте из-за… Потому что… Они почти все погибли, те… Преступники. Остались двое. Они… Я в тот день пошла в банк, потом… Всё случилось. Папа говорил мне сделать вылазку в банк через два дня, но я решила иначе и оказалась… в трудной ситуации.
– Почему вы не называете вещи своими именами? То, через что вам пришлось пройти, вовсе не «трудная ситуация». Вы подменили понятие. Вы всё ещё не можете признать себя заложницей?
– Не уверена. Просто беспокоюсь, что здесь я, в родном городе, на родной земле, а там… Вдруг всё повторится?
Выражение глаз психолога не изменилось, он по-прежнему смотрел на меня внимательно
