Федота пересохло во рту, губы затвердели. Он удивленно смотрел на старца, не понимая – явь это или продолжение беспамятства? Он попытался что-то сказать, но из горла вырвалось только какое-то мычание.
Старик все понял и без слов помог Федоту подняться.
– Ну-ко, не раскисай! Дошел уже, чего там, – ворчал он. – Молодой ишшо, а рассупонился, словно стогодовалый дед.
– Пи-и-ить, – прохрипел Федот через силу.
– Дойди сначала, – бормотал дед, помогая ему идти, – ишь, опору себе нашел, лодырь.
Каторжанин совершенно не соображал, куда и зачем его ведут, – в сознании крутилось одно: «Дошел, спасен!.. Слава тебе, Господи!..»
Уже лежа на какой-то лежанке, он жадно выпил какую-то противную жидкость, которую поднес дед, и тут же провалился в беспамятство.
Придя в себя, он увидел все того же старика, склонившегося над печуркой и что-то помешивающего в глиняном горшке. Заметив, что больной проснулся, старик снял горшок с огня и подошел к лежанке.
– Ну, очухался, болезный? – проговорил он, садясь с краю лежанки. – Как меня нашел?
– Кузнец подсказал…
– Вакула? Вот беспокойный человек…
– Вы знакомы с ним? – спросил Федот.
– Да нет, не свиделись. Ты третий, кого он посылает ко мне. За что тебя в кандалы-то?
– Старосту убил.
– Что, зверь был?
– Да уж, много зла он доставил нашим крестьянам.
– Каешься?
– Не знаю. Все-таки живая душа, грех великий на мне… А в то же время деревню от злыдня освободил. Вот и не знаю теперь… Грех на мне великий, неотмолимый…
Федот хотел было перекреститься, но, осмотрев углы избушки, не нашел икон.
Старик усмехнулся, заметив его замешательство и, выходя наружу, приказал:
– Не вставай пока, не колготись, пару днев надо тебе полежать, перегореть.
«Странный дед, – думал про себя Федот. – Не перекрестился ни разу, икон нет… Кто он? Не колдун ли таежный?»
Об этих колдунах он был наслышан на этапе. Говорили, что они вроде лесных духов, ведьмаков. Могут и порчу навести на человека, а то и вовсе заколдовать его или превратить в зверя дикого.
«Господи, спаси и помилуй, – думал про себя Федот. – Упаси меня от нечистого, от сглазу, от порчи. Не дай пропасть ради сынишки моего махонького, ради батюшки и матушки престарелых, ради жены, страдалицы безвинной…»
Утомленный переживаниями, он не заметил, как снова впал в беспамятство.
Проснувшись поутру, он собрал все силы и сел на лежанке. Услышав его шевеленье, старец, растапливающий печурку, обернулся и удивленно проговорил:
– Такоже! Ай оклемался, болезный? Погоди ужо, раб божий, не колготись. Покормлю тебя, чем Бог послал, а там уж и на волю выйдем, – подышать тебе надо таежным духом. Он в тя силы вольет…
Выйдя наружу, Федот оглядел невзрачную избенку
