на котором выступал Эренбург (Там же. С. 319).
Возвратимся к А. Жиду, приехавшему в Москву, по его словам, с верой в СССР, о чем он и говорил в день похорон Горького на Красной площади. Вскоре А. Жид отправился в двухмесячную поездку по СССР. В Москву он вернулся накануне первого открытого судебного процесса по делу «троцкистско-зиновьевского террористического центра». Дело это слушалось в Москве Военной коллегией Верховного суда Союза ССР 19–24 августа 1936 года. Обвиняемые от защиты отказались. Государственным обвинителем на процессе был А. Я. Вышинский. Троцкий, Зиновьев и Каменев обвинялись в убийстве Кирова и в подготовке покушений на руководителей партии и государства, прежде всего, Сталина, Ворошилова, Жданова, Кагановича и Орджоникидзе. Этот акт якобы должен был совершиться 1 мая 1936 года в Москве на Красной площади. Кончалась обвинительная речь Вышинского словами: «Взбесившихся собак я требую расстрелять – всех до одного!» [83]. Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила всех обвиняемых к высшей мере наказания – расстрелу, с конфискацией всего лично им принадлежащего имущества. Приговор 25 августа 1936 года был приведен в исполнение.
По приезде в Париж А. Жид (ему 67 лет) написал книгу «Возвращение из СССР». Она вышла во Франции в конце 1936 года (до декабря). В июне 1937 года во Франции опубликовано ее продолжение: «Поправки к моему “Возвращению из СССР”». В России книга была напечатана лишь в 1989 году в журнале «Звезда», № 8, затем переиздана в 1990 году [84]. В книге речь шла о несвободе в СССР. А. Жид описал множество эпизодов, говорящих об этом. Вот один из них, связанный с Бухариным. Происходило это еще до августовского процесса, упомянутого выше: «…Бухарин пришел один, но не успел он переступить порог роскошного номера, предоставленного мне в “Метрополе”, как вслед за ним проник человек, назвавшийся журналистом, и, вмешиваясь в нашу беседу с Бухариным, сделал ее попросту невозможной. Бухарин почти тотчас поднялся, я проводил его в прихожую, и там он сказал, что надеется снова со мной увидеться.
Спустя три дня я встретился с ним на похоронах Горького – или даже, точнее, за день до похорон, когда живая очередь двигалась мимо украшенного цветами монументального катафалка, на котором покоился гроб с телом Горького. В соседнем, гораздо меньшем по размеру, зале собрались различные “ответственные лица”, включая Димитрова, с которым я еще не был знаком и которого я подошел поприветствовать. Рядом с ним был Бухарин. Когда я отошел от Димитрова, он взял меня под руку и, наклонясь ко мне, спросил: – Могу я к вам через час зайти в «Метрополь»?
Пьер Эрбар, сопровождавший меня и все слышавший, понизив голос, сказал: “Готов держать пари, что ему это не удастся”.
И в самом деле, Кольцов, видевший как Бухарин подходил ко мне, тотчас отвел его в сторону. Я не знаю, что он мог ему сказать, но, пока я был в Москве, я Бухарина больше не видел.
Без этой реплики я бы ничего не понял. Я подумал бы о забывчивости, подумал бы, что Бухарину, в
