выгнать Ягоду? Почему так отнесся к Будберг, если, по утверждению Берберовой, та привезла для него чемодан с горьковским архивом, где были материалы, компрометирующие его политических врагов? Существует мнение, что Горький, долго питавший к Будберг нежные чувства, вызвал ее в Москву, чтобы проститься перед смертью.
Дело, однако, было не в чувствах, которые с его стороны уже угасли, а с ее – вряд ли существовали. Речь шла о той части архива, которую Горький, окончательно уезжая из Сорренто, оставил на хранение Будберг. После смерти М. Пешкова и убийства Кирова писатель потребовал вернуть чемодан. Будберг приехала в апреле 1936 года, когда писатель был еще здоров и жил в Тессели. Об этом свидетельствует Черткова, находившаяся постоянно при писателе. Рукописей Будберг не вернула, поэтому при свидании разразилась ссора. Она сразу же отправилась в Москву и вновь приехала лишь к умирающему Горькому. Сидя рядом с ним в черной одежде, она, несомненно, знала, что он умирает, и добивалась от него завещания в свою пользу – на гонорары от зарубежных изданий.
А что же Сталин? Вождю явно было нужно что-то узнать у писателя. 10 июня в 2 часа ночи он вновь приехал в Горки. Горький спал. И хотя Левин предложил разбудить больного, Будберг воспротивилась. Ее поддержали профессора Ланг и Кончаловский. Сталину было сказано, что писателя нельзя беспокоить. 12 июня, когда Горький, оправившись после кризиса, чувствовал себя довольно хорошо, Сталин и Ко приехали в третий раз. Будберг ушла из комнаты, но подслушивала у дверей. Она вспоминает, что Горький «сперва заговорил о работе Шторма по истории крестьянства, а потом перешел к положению французского крестьянина» [168]. Посетители вышли через восемь минут: разговор не состоялся. Горький был «застегнут на все пуговицы», просил О. Д. Черткову записывать даже его предсмертный бред. В эти дни он почти не спал, держась в сознании гигантским усилием воли.
Чего добивался от него Сталин? Сведений о заговоре против него, который готовила оппозиция? Тех бумаг, которые хранила Будберг? Говоря о рукописях, за которыми шла охота, И. М. Гронский обмолвился в 1963 году: «… мы их и сейчас не имеем – он уклонялся от разговора. Мы пытались выяснить, но до сих пор не знаем, куда они ушли и у кого находятся. Если бы мы знали, мы бы их купили» [169]. Горький действительно уклонялся от разговора об архиве, не давал никаких распоряжений и не оставлял завещания. 15 июня Кошенкова испугал анонимный звонок: «Вы что сидите на Никитской. Помогайте!» И перед тем как положить трубку, незнакомец еще добавил: «Сволочи!» [170] В эти дни врачи окончательно потеряли нить болезни. События разворачивались стремительно. 16 июня Кошенкова озадачил звонок из Кремля: «Телефон Горького? – Да. – Что, достигаете желанного, подлецы?» Испуганный комендант позвонил в Горки. В 12 часов ночи к аппарату подошла Н. А. Пешкова: «Передайте всем, у нас хорошо» [171]. А утром 17 июня у Горького хлынула горлом кровь.
В официальном медицинском заключении о смерти А. М. Горького говорится о гриппе,
Там же. С. 193.
Архив А. М. Горького. МоГ-3—25—5.
Наст. изд. С. 283.
Там же. С.286–287.
