как в 1962 году во время Международного кинофестиваля, когда ей были даны под присмотр сразу четыре делегации.
Финский гражданин Тойво Оттиранки очнулся от грохота собственного падения на пол. Несмотря на большой жизненный опыт, в первый момент он вообще не смог сориентироваться. Но уже во второй ухватил нить реальности – все ясно! – 43-й год, он, Тойво, лежит в укрытии на линии барона Маннергейма. Напротив, через поляну, – русские, а немецкий офицер делает ему внушение в грубой форме визгливым голосом. Странно было только, что немецкий офицер стоит над ним в трусах. В третье мгновение господин Оттиранки схватился за свою наполненную гулом голову. Голова оказалась лысой. Юный солдат Оттиранки удивился и тут же перелетел на 35 лет вперед – прямо в свою пьяную и не очень опрятную старость – в коридор русской гостиницы. Слезы навернулись на глаза.
Он хотел боднуть лысой головой обкрученные синими жилами ноги визжащего немца. Но вдруг, через щель между ногами, старый снайпер Тойво Оттиранки взял на мушку старуху за столом с невиданно закошенными глазами. Финну показалось, что глаза эти вылезли из орбит и смотрят друг на друга. Мутная тошнота поднялась к горлу. «Один глаз на нас, а другой в Арзамас!» – подумал Тойво по-фински.
Пять крепких генералов благополучно спустили народного артиста Советского Союза Ш. вниз, отправили на машине с двумя адъютантами и благополучно вернулись в 415-й люкс, чтобы продолжить и не торопиться кончать давно начатый праздник. За время их путешествия вниз и вверх ничего существенного не произошло.
Глава 8
Борис и Ипполит
«Все, все, все… завтра, завтра, завтра… все… в жопу… Ветку выгоню, телефон отключу… стопка бумаги, пять ручек, открытая форточка, одна сигарета в час… все, все… завтра, завтра… в жопу!» – думал Корсунский, стоя под холодным душем.
– Чо, мадам? – крикнул он, услышав невнятные звуки Виолеттиного голоса из кухни.
– Ничо! Я пою!
«Все… завтра, завтра…» – Корсунский совсем отключил теплую и стоял под ледяными брызгами.
Корсунский не был в восторге от своего тела. Вместо желанных с юности квадратных плиток мышц – вяловатые округлости в складках, крупные веснушки, с возрастом проявившие какой-то сиреневатый оттенок. В меру волосатая, пристойно загоревшая грудь тут же опровергалась молочно-белым широким животом. Ноги… и особенно лицо… эти губы… Корсунский не любил себя. Много лет он прятался всеми возможными способами – носил громадные темные очки, отращивал бороду и усы, чтобы скрыть эти ненавистные толстые губы. Избегал пляжей. Женщин любил в темноте.
Ипполит Корсунский был талантлив и знал это. И вокруг него все это знали. Но от этого не легчало. Он был напряжен в общении. Скрывая мучительную застенчивость, он нацепил на себя маску презрительной скуки. Маска почти приросла. Но… почти! Он задыхался под ней, потому что все-таки это была маска.
