садовником, почти в одиночку ухаживавшим за всеми садами в Оук-Парке.
– Я никого не нанимаю, мистер Гольдман. Тем более малолетних преступников.
– Он парень стоящий.
– Он преступник.
– Вам нужна помощь, вам же чем дальше, тем труднее справляться с такой кучей дел.
Дядя Сол был прав: Бунс выбивался из сил, но жмотился платить помощнику.
– А платить ему кто будет? – обреченно спросил он.
– Я, – ответил дядя Сол. – Пять долларов в час ему и два вам за обучение.
Бунс после недолгих колебаний согласился, но уточнил, грозно наставив палец на дядю Сола:
– Предупреждаю, если этот мелкий стервец поломает мне инструменты или меня обворует, платить будете вы.
Но Вуди ни о чем таком и не думал. Он был счастлив, что дядя Сол предложил ему работать у Бунса.
– А вашим садом я тоже буду заниматься, мистер Гольдман?
– Наверно, иногда. Но главное, будешь помогать мистеру Бунсу. И слушаться его.
– Я буду хорошо работать, обещаю.
После уроков и на выходных Вуди запрыгивал в городской автобус и мчался в Оук-Парк. Бунс поджидал его в своем грузовичке неподалеку от остановки, и они объезжали сады.
Оказалось, что Вуди – помощник добросовестный и усердный. Через несколько недель на улицы Мэриленда пришла осень. Листва на столетних деревьях Оук-Парка покраснела и пожелтела, а потом дождем хлынула на аллеи. Надо было чистить газоны, готовить растения к зиме и накрывать бассейны брезентом.
А в это время в школе Оук-Три Хряк по-прежнему мучил Гиллеля. Кидался в него шишками и камнями, связывал и заставлял есть землю и сэндвичи с помойки. “Лопай! Лопай! Лопай!” – весело распевали мальчишки, когда Хряк зажимал ему нос, чтобы он открыл рот и проглотил. Если Гиллелю хватало сил, он обливал Хряка презрением и горячо благодарил: “Спасибо за вкусный обед, я как раз в полдень не наелся”. Тогда удары сыпались на него с новой силой. Хряк выворачивал его портфель на землю, швырял книги и тетради в мусорную корзину. Гиллель на досуге начал писать стихи, и тетрадка с ними в итоге, разумеется, тоже попала в лапы Хряку; тот заставил его съесть несколько страниц, предварительно зачитав всем плоды его творчества, а остальное сжег. Гиллель сумел спасти от аутодафе одно стихотворение, которое написал своей тайной любви, хрупкой блондинке по имени Хелена, не пропускавшей ни одного представления Хряка. Он усмотрел в этом знак свыше, собрал всю волю в кулак и поднес стихи Хелене. Та пересняла их и развесила по всей школе. Они попались на глаза миссис Чериот, куратору школьной газеты; та похвалила малышку Хелену за поэтический дар, поставила высокую отметку и напечатала стихи в газете за подписью Хелены.
Перечень походов Гиллеля к врачу становился все длиннее – особенно из-за постоянных воспалений во рту, – и встревоженная тетя Анита в конце концов пошла к директору Хеннингсу:
– По-моему, моего сына в школе обижают.
– Нет-нет,
